Борисов поперхнулся, бешено уставился на Антона, но потом как-то обмяк, покрутил головой и расхохотался во весь голос:
– А ты молодец, поймал меня! Гляди-ка, каков! Ну ладно, уел капитан полковника. Хорошо, что ты предлагаешь?
– Для вашего спокойствия и чистоты эксперимента я продолжу общение со Славиной. Возможно, что в момент, когда мы приблизимся к разгадке, она себя и выдаст чем-то. Это если объективно, но я повторяю, что в ее причастность не верю. Второе, я продолжу работу со Слепнем. Постараюсь придумать приманку, чтобы он мной заинтересовался еще больше, хотя он и так явно строит на мой счет планы. Очень он хочет под старость получить хороший куш и уйти в тень. Этот вариант надо использовать. Я не верю, что у него не осталось никаких каналов без Бельшицкого и Сени Морячка.
– Согласен, это перспективно. Я постараюсь порыться в биографии этого авторитета и подобрать тебе кое-что, чем можно оперировать.
– Шантаж?
– Не обязательно. Иногда показать то, что ты владеешь какой-то информацией, достаточно. Умные поймут, и твой Слепень не дурак. Что с француженкой делать намерен?
– Возможно, она серьезно подозревает во мне полицейского. Правда, это ее не испугало, а, наоборот, подстегнуло к общению. Думаю, что она играет со мной, веря в свою полную безопасность. А от меня ей нужна информация о ходе расследования. Наверное, она в самом деле видит во мне олуха.
– Ты смотри, может, она не хочет резко рвать отношения, поняв, что ты полицейский? Тоже вариант, между прочим. Дурой надо быть, чтобы понять это и сразу в сторону. Меня все больше и больше подмывает установить за ней наружное наблюдение.
– Может, не стоит торопиться?
– Может.
Антон топтался с букетиком на набережной и старательно делал вид, что он волнуется. Вообще-то, он постарался произвести на француженку впечатление. Нейтральное общение будет странно выглядеть, потому что у них просто нет общих интересов и общей темы. Рассказа о ювелирном искусстве он не услышал, а ему как писателю иная тема не интересна. Значит… Только влюбленность, которой интересно все!
К свиданию Антон подошел творчески. Фиг их, французов, знает, как у них читается язык цветов, но рисковать не хотелось. К большому удивлению Антона, значение в букете имели не только разновидности цветов, но и их количество. Нет, он, конечно, знал, что дарят нечетное количество, но все оказалось сложнее. Оказывается, один цветок символизирует знак внимания, но это как-то невнятно. Три цветка – знак уважения, но Валери не мама, не тетя и не начальница. А вот семь цветов в букете откровенно признавались в любви. Это было преждевременно, и Антон остановился на пяти – признании!
И с разновидностью он помучился основательно, остановившись в конце концов на желтых жасминах, которые олицетворяют скромность и робость. В этом была какая-то хохма, прийти к матерой француженке на свидание с признанием собственной робости и скромности. Как она, интересно, отреагирует?
Валери превзошла себя. Она появилась неожиданно, элегантно выбравшись из подъехавшего такси. Сегодня на ней были бежевые брючки и свободная белая блуза, по которой так призывно колыхались приподнятые кружевным бюстгальтером груди. Смущенно отведя взгляд, Антон постарался с некоторой изысканностью приподнести даме букет. Валери вскинула брови, улыбнулась и даже чуть присела в легком реверансе. Антон осмелел и прикоснулся губами к ее пальчикам. Получилось здорово.
Женщина взяла его под руку, коснувшись локтя мягкой дурманящей плотью, и принялась весело болтать о результатах закончившегося на прошлой неделе аукциона. Так они шли по набережной минут пятнадцать, пока Антон не улучил момент и не вставил свой вопрос, который тщательно готовил.
– Скажите, Валери, а вы ведь скоро уедете? Закончится расследование, и всё?
– Мой мальчик будет скучать? – окинула его хищным взором женщина. – Бедненький! Ну, конечно, мне придется уехать. Что мне еще делать в вашей стране, где нет никакого почтения к королевским украшениям?
– Что, никакого результата? Так ничего и не нашли?
– Антуан, когда похищают такие вещи из таких мест, то полиция заведомо бессильна.
– Это что же, международный скандал?
– Боже, при чем здесь народы! Одна организация не выполнила условия контракта по отношению к другой организации. Вот и весь конфликт.
– А ущерб?
– Ущерб очень большой, и его придется компенсировать, но ты, – глаза француженки стали томными, – можешь не беспокоиться. Сделка застрахована, и если экспертная оценка покажет, что безопасность была обеспечена надлежащим образом, то ущерб компенсирует страховая компания. Лично мне все равно, кто будет платить.
Да уж, конечно. Антон усмехнулся про себя, но постарался выглядеть наивным. Если ты, подруга, в этом замешана, то тебе вообще наплевать, кто пострадает от этого похищения.
– Вон, – вытянула руку в сторону пристани Валери. – Поедем кататься по Москве-реке, я так люблю ваши пароходики.
– Москва-реке, – поправил ее Антон.
– Что? Прости, не поняла.
– У нас принято произносить не «по Москве-реке», а «по Москва-реке».
– Да-да, – засмеялась она, – я это заметила. А еще в этом городе свой особенный выговор. Я даже записала себе несколько слов, которые здесь произносят не так, как в других городах. Например, «булошная» вместо «булочная», «дощ» вместо «дождь», а вместо «подожди» говорят «поджжи».
За этой болтовней они сбежали к причалу и поднялись на борт прогулочного пароходика с открытой палубой. Ветер остужал лицо, весело плескалась вода за кормой, и совсем было одолевала иллюзия обычного свидания с женщиной, если бы не воспоминания о некотором количестве трупов и похищенных драгоценностях, являющихся прежде всего ценностями культурными и историческими.
– Какая красота! – восхищенно говорила Валери, расстегнув пуговицу на блузке, отчего грудь стала виднее еще сантиметров на пять. – Как я люблю эту вашу Москву за простор! В Париже, в старом Париже, нет такого. Там узкие улочки и бешеные водители автобусов, которые лавируют, как гандольеры в Венеции. А пригороды Парижа – это уже не Париж. А ваш город всегда остается Москвой, в нем сочетаются несочетаемые эпохи! Не удивляйся, Антуан, эту сложную фразу я выучила заранее.
– Я тебя понимаю, – улыбнулся Антон.
– Даже при твоей профессии ты способен ценить прекрасное? – неожиданно спросила француженка, пронзив его холодным взглядом.
– Не понимаю, – пожал плечами Антон, – как раз писатель и способен ценить прекрасное, потому что он его описывает, он это представляет внутренним взором, ищет это в окружающем мире.
– Да? – Глаза француженки стали насмешливыми. – Ну, пусть будет так. Честно говоря, я плохо представляю себе работу писателя. – Неожиданно она схватила Антона за руку и воскликнула: – Смотри, какой дом, Антуан! Интересное архитектурное решение. Наверняка молодой специалист самовыражался. Давай сойдем здесь на берег!