– Конечно, – кивнула дочь. – Вот только, понимаешь… Я вообще-то не уверена, что хочу встречаться с Димой. Он, конечно, интересный, веселый. Но папа тоже был прав. Я вчера его послушала и вдруг поняла, что я могу так скатиться. Столько пахала, чтобы у меня была эта золотая медаль. И мне еще два года пахать. Димка же все время мне какую-то музыку сует. Я с ним часами просто ничего не делаю. Наверное, лучше будет повременить.
– Отличная позиция, дочь! – воскликнул муж, заходя в кухню. – И я очень рад, что ты у меня такая разумная девочка.
– Я побегу, а? – спросила она. Мы кивнули, и Варя вылетела из кухни, сияя, как начищенный пятак. Через несколько минут она уже была готова выходить, с рюкзаком, в пальтишке, без шапки. Ее поведение меня насторожило, хоть я и не могла сказать, чем именно. Я задумчиво проводила ее до дверей, отметив про себя, что из комнаты она вышла с глазами, накрашенными чуть сильнее, чем обычно. И с помадой на губах.
– Не нравится она мне, – сказала я Грише, когда мы сидели в машине. – Варя не могла так легко отказаться от своих чувств к этому мальчику.
– Почему? – поинтересовался Гриша. – В этом возрасте девушки сегодня любят одного, завтра – другого. И потом, она же увидела его нашими глазами. Вот и задумалась, что он ей не пара. К тому же, с твоих слов, он не красавец.
– Ну, нет, не красавец. И все же. Она накрасилась, прихорошилась. Хочет ему понравится. Значит, Варя сказала это все только затем, чтобы нас успокоить.
– Думаешь, врет? – задумался Гриша. – Тоже не исключено. Но мы все равно скоро узнаем правду. Да, кстати, я позвонил маме.
– И что? – спросила я, а сердце ушло в пятки.
– Ну как что? Конечно, она тут же согласилась. Я уже забронировал ей билет на поезд. Она будет тут к понедельнику.
– Так скоро? – выдохнула я. И когда он только все успел.
– Твоя радость прямо бросается в глаза, – усмехнулся Гриша. – Но ведь ты должна согласиться, что это лучшее решение.
С этим я согласиться категорически не могла, но и возразить мне было нечего. Так что я обреченно кивнула, поцеловала мужа на прощание и проводила его взглядом, проследив, как его стройная фигура в темном костюме исчезает в толпе людей, стекающихся со всех сторон света ко входу в метро. Начинался новый день.
Я стою на остановке в ожидании хоть какого-нибудь общественного транспорта. Гриша уехал встречать маму на вокзал и забрал машину. Март не должен считаться весенним месяцем, мне кажется, что в Думе давно должны были поднять этот вопрос. На термометре – плюс три, а ветрище такой, что пробирает до костей. Невозможно даже вдох сделать. Нужно было надеть дубленку, привезенную мне Людкой из Турции. Ей она тогда не подошла, и, не без сожалений и горьких рыданий, подруга перепродала дубленку мне за полцены. Если бы не этот архиважный аргумент, не видать мне дубленочки как своих ушей. Впрочем, ушей я скоро тоже лишусь, стоя на остановке без шапки.
За последний год я так привыкла к автомобилю, что он стал и моей шапкой, и дубленкой, и теплыми носками.
Когда только села за «баранку этого пылесоса», я еще отслеживала погоду за бортом, но затем поняла, что внутри, в салоне, всегда царит вечное лето. И перестала всерьез вслушиваться в бормотание радио, сообщающего тебе о столкновении двух циклонов, шквальном ветре, снеге с ледяным дождем и сосульках на крышах, которые могут представлять угрозу. Ведь теперь нужно было только от машины до работы добежать или с подземной парковки торгового центра до входа в теплое, празднично подсвеченное здание «Меги». Я бы назвала ее вообще – «Нега». Гуляешь по просторным холлам, декорированным, как настоящие улицы, и чувствуешь, как блаженство разбегается по венам, наполняя тебя теплотой и нежностью.
Если, конечно, не нужно идти в «Ашан» и бороться там за хлеб насущный в толпе таких же, как ты.
Люблю я торговые центры. Они похожи на отели, не хватает только моря и шезлонга. Я бы даже сказала, что не хватает только моря, потому что, собственно, с шезлонгами нет перебоев. И ресторанный дворик, если хорошенько прищуриться, можно принять за шведский стол отеля.
Как же я сильно хочу в отпуск.
Я поежилась и с тоской проводила вдаль еще один автобус, идущий мимо. Около моего банка останавливалось только два автобуса. Не так уж и мало, но когда ветер пронизывает тебя насквозь, их ожидание становится мучительным. Видимо, такая уж пошла полоса. Мучений и неприятностей хватает.
Когда я доберусь до дома, Алевтина Ильинична уже будет там. И этот факт нарушал мое душевное равновесие, я с трудом справлялась с желанием перейти по подземному переходу на другую сторону Ленинградского шоссе, сесть в первый же автобус и отчалить в неизвестном направлении. Останавливало только то, что это вряд ли мне поможет. Мои проблемы связаны с дочерью, а не со свекровью.
Автобус подъехал как раз за минуту до того, как я чуть было не впала в анабиоз. Март, определенно, никак не может называться весенним месяцем.
Когда я попала вечером домой, за окном уже совсем стемнело. Дочка сидела в кухне, как всегда погруженная в омут интернета на своем телефоне. Я попыталась заглянуть ей через плечо, но она дернулась, словно я ей в бок всадила иголку, и отскочила к окну, пряча от меня экран телефона, чтобы я НИ ЗА ЧТО не прочитала и одной буковки. Варя посмотрела на меня так, словно я совершила преступление века. Я отвела взгляд, уважаю ее личное пространство, хотя и убить готова за то, чтобы узнать, что именно пишет ей там рыжий хмырь.
Та-там! Пришло новое сообщение дочери.
Она прочитала его, улыбнулась и застрочила что-то в ответ. Алевтина Ильинична вышла из ванной комнаты, свеженькая, румяная, круглая, крепкая телом и духом, как настоящая северянка. В Мурманске ты либо все проблемы решаешь «по-боевому», либо из депрессий тебе не вылезти никогда.
– Ирочка, здравствуй, дорогая! – свекровь распахнула передо мной свои объятия, а также – немножко – мой халат, который был ей, мягко говоря, маловат. Я ойкнула, она ухмыльнулась и запахнула его обратно. Затем мы перешли к церемониям. Мы со свекровью отлично умеем улыбаться друг другу. Взрослые же люди. Да, я полностью понимаю вопрос из анекдота, тот самый «что, даже чаю не попьете?» [3] . Да, она считает, что женщина персонально отвечает за жизнь, здоровье и моральное благополучие указанного в ее паспорте мужчины. Это своего рода добровольное обременение она почитает смыслом жизни и искренне удивляется, отчего я не разделяю эту позицию.