В этот момент завибрировал ее телефон.
«Где ты?»
«О, мама, я в полной заднице и понятия не имею, как из нее выбираться, потому что из некоторых положений просто не бывает выхода. Именно поэтому они и называются безвыходными». Варя смотрела на буквы в растерянности. Что же делать теперь? Катастрофа, цунами, астероидная атака и ядерная война. Никто не поможет ей теперь.
«Если ты скажешь мне, где ты, я ничего не расскажу папе. Он спит».
Это было самое неожиданное сообщение, которое Варя только могла вообразить. Мама на ее стороне? Она хочет помочь Варе? Но как? Разве это возможно? Почему? Времени раздумывать не было. Варя нажала кнопку вызова.
– Мама, мамочка. Забери меня отсюда! – всхлипнула она, услышав голос в телефоне. И слезы полились рекой.
Итак, дано: моя дочь находится неизвестно где, неизвестно с кем, неизвестно в каком состоянии, но уж точно не в самом лучшем, и неизвестно, что мне делать в этой ситуации. Уравнение с четырьмя неизвестными, а в качестве дополнения – мой муж, обиженный на меня, спящий в комнате под передачу про убийцу с топором. И бабушка-свекровь.
Есть ли у этой задачи решение?
Надо: найти дочь и решить вопросы так, чтобы ни муж, ни свекровь ничего не узнали.
Я стояла посреди холла своей квартиры в темноте, в тишине, нарушаемой только жужжанием холодильника, и чувствовала себя математиком Перельманом [6] , решающим задачку, которая тянет на Нобелевскую премию.
Я в ночной рубашке, но в комнате муж. Моя сумка, слава богу, в прихожей, на столике. Смогу ли я выйти из дома так, чтобы меня никто не услышал? Я плохо натренирована для выполнения военно-шпионских задач, но у меня за плечами столько походов по тайге, что какой-никакой опыт все-таки есть. Когда ты крадешься по лесному мху с ружьем в руках, выслеживая оленя, нужно уметь наступать на землю очень тихо, бесшумно. Не задевать веток, обходить сухие деревья. Один громкий звук ломающегося прута может свести на нет всю охоту.
Люблю оленину, она вкусная, нежная. Ее можно коптить, а можно делать из нее шашлыки.
Я сконцентрировала все свое внутреннее внимание на том, чтобы двигаться по холлу квартиры бесшумно, как по лесному мху. Переодеться не получится, пришлось бы зайти в комнату, и риск повысился бы многократно. Если муж узнает, что Вари нет дома, что она ушла в самоволку, я боюсь даже представить, что он с нами всеми сделает. Значит, работаем с тем, что есть. А есть – коричневое зимнее пальто средней длины, до колена, которое если не закроет ночную рубашку полностью, то, по крайней мере, придаст мне более-менее приличный вид. Что дальше? Обувь. Я буду в пальто, из-под него будет торчать хлопковая рубаха в цветочек, голые ноги, и что? Сапоги. Да. В сапогах это будет не так дико.
Это будет совершенно дико, и мне просто нужно с этим смириться. Женщина не может выглядеть пристойно, если она бегает в ночной рубашке и сапогах на босу ногу по ночной Москве. Но у меня уважительная причина. У меня дочь в беде.
Минутами позже я уже бегу, перепрыгивая через лужи, по холодной улице к ледяной машине. Отсутствие нижнего белья бесит больше всего, но темнота – не только друг молодежи, но и мой личный персональный друг.
Варя прислала мне адрес эсэмэской. Улица, дом, район Сретенки. Как и почему дочь оказалась там, я не хочу даже думать. Я еду со средней скоростью почти отсутствующего потока, Москва пустая, но я не хочу привлечь к себе внимание какого-нибудь запоздалого полицейского ни слишком быстрой, ни слишком медленной ездой. Еще не хватало ему объяснять, почему я в ночной рубашке.
Я должна оставаться спокойной, хоть это почти невозможно.
Если бы у нас всегда были такие свободные дороги! Это был бы не город, а мечта. Я добираюсь от дома до Садового кольца за пятнадцать минут. Что может случиться с пятнадцатилетней девочкой на ночной улице за пятнадцать минут? Все, что угодно.
Я еле удерживаюсь, чтобы не вдавить педаль газа в пол. И не зря. За поворотом стоит, помигивая, полицейская патрульная машина. Хмурый офицер смотрит мне прямо в глаза, ему прекрасно видно мое лицо сквозь лобовое стекло. Я чувствую, как говорится, сердцем, как его мышца на правой руке напрягается. Он приподнимает свою полосатую палочку, но его глаза встречаются с моими. Мы обмениваемся усталыми взглядами, и его рука безвольно опускается. Ты прав, парень. Я не пьяная. Я просто перепуганная мать, которая ищет свою сбившуюся с пути дочь.
Как я могла так недооценить этого рыжего прыща! Если бы знала, что он способен на такое, я бы задушила его еще тогда, на площадке.
Я вижу улицу, дом, но я не могу отыскать глазами Варю, мое сердце подскакивает и с разбегу врезается в айсберг, «Титаник» трещит по швам. Где ты, дочь? Я въезжаю во двор, до отказа заполненный машинами, ищу ее. Темно, ничего не видно. А что, если ее кто-то уже забрал отсюда, что, если она не дождалась меня? Вдруг что-то еще случилось? Но вот я замечаю, как темный призрак, еле заметная быстрая тень пробегает от лавочки около подъезда к моей машине.
Она здесь.
Я оживаю. Боюсь дышать, пока растрепанная, заплаканная Варя с размазанной по лицу помадой садится рядом со мной на пассажирское сиденье. Я не говорю ни слова, просто плавно нажимаю на педаль газа и выруливаю из этого двора снова на дорогу. Мы сидим и молчим, Варя смотрит на меня с опаской, она не знает, чего от меня ожидать. А я не знаю, что сказать.
Сейчас я могу выкинуть что угодно. Она не выдерживает первой.
– Я его ненавижу, – говорит дочь. Я киваю, но молчу. Мне нравится направление ее мыслей. Я тоже его ненавижу. Рыжий говнюк!
– На чем вы сюда приехали? На такси? – спрашиваю я, просто чтобы заполнить паузу. Сама же попутно тестирую Варю по нескольким признакам. Движения рук, выражение лица, связность речи. Вроде бы нет, она не пьяная. Хорошо. Мы обе – не пьяные, и это – уже что-то.
– Он меня предал. Как я могла ему верить? Я теперь никогда никому не поверю.
Я развернула машину и покатила обратно в сторону Ленинградского шоссе. Первая часть плана была реализована, моя дочь сидит рядом со мной и злится. Теперь остается вторая часть, и третья, и четвертая. Что, если Гриша проснулся? Нет, он не мог проснуться. Если бы он проснулся, уже звонил мне бы и кричал на меня.
Варя шмыгнула носом и бросила на меня короткий обиженный взгляд.
– Ты думаешь, что я просто глупая маленькая девочка? Ты не понимаешь, я его люблю! – в голосе зазвучали агрессивные нотки. – Любила, а теперь ненавижу! Но я уже большая, понимаешь. И я тоже могу что-то чувствовать, знаешь ли!
– Мне нужно заехать в магазин, – спокойно сказала я. – Подождешь в машине?