Прошло четыре или пять часов с тех пор, как он покинул альков, а солнце уже скользнуло за стену ущелья по ту сторону потока.
Как только оно скрылось, температура резко пошла вниз.
Итан лежал, глядя, как небо утрачивает краски, скукожившись от подползающего холода, проникаясь угрюмым осознанием, что больше ему не подняться.
Повернувшись на бок, он натянул капюшон на лицо.
Закрыл глаза.
Итан замерз, но хотя бы одежда была сухой. Он пытался навести порядок в роящихся мыслях и противоречивых эмоциях, а изнеможение подталкивало его к краю, за которым подстерегал бред, – а затем вдруг ощутил солнце, бьющее на капюшон.
Открыв глаза, сел.
Он по-прежнему находился на валуне у ручья, но уже настало утро, и солнце только-только заглянуло в ущелье поверх стены у него за спиной.
Я проспал всю ночь.
Дотащившись до ручья, он попил, и вода оказалась настолько ледяной, что заломило голову.
Съев морковку и немного хлеба, Итан с кряхтением поднялся на ноги и помочился. Как ни странно, чувствовал он себя намного лучше, боль уже не была столь всепоглощающей. Почти терпимой.
Он взял свой посох.
* * *
Стены ущелья начали смыкаться, ручеек обратился в тонкую струйку, а там и вовсе оборвался в роднике, дающем ему начало.
И едва журчание воды смолкло, тишина стала просто-таки оглушительной.
Ничего, кроме хруста камней под подошвами.
Одинокого вскрика птицы, пролетевшей в высоте.
Собственного тяжелого дыхания.
Стены по обе стороны от него стали круче, и вокруг уже ни деревьев, ни хотя бы кустов.
Лишь осколки камней, лишайники да небо.
* * *
К полудню Итан бросил свой посох, поневоле опустившись на четвереньки, карабкаясь вверх по все более крутому склону. Когда он свернул в излучину ущелья, поверх шороха потревоженных камней слуха достиг новый звук. Привалившись к валуну размером с малолитражку, Итан натужил слух, пытаясь вычленить этот шум среди собственного неровного дыхания.
Вот он.
Рукотворный.
Однородный.
Низкочастотный гул.
Любопытство повлекло его вперед, Итан ускорил восхождение, пока не обогнул поворот, за которым гул становился отчетливее с каждым шагом, наполняя душу предвкушением.
И когда наконец увидел это, ликование захлестнуло его жаркой волной.
Ущелье продолжало свое отвесное восхождение еще милю-другую, скальные стены венчали клыкастые пики и зубчатые гребни – ландшафт, в своей беспощадной жестокости казавшийся почти внеземным.
А в пятидесяти футах выше по склону высился сам источник гула – двадцатифутовый забор, увенчанный мотками колючей проволоки-егозы, протянувшись на шестьдесят футов поперек самой узкой части ущелья. Таблички на заборе предупреждали:
ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ
ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ
и
ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В ЗАПЛУТАВШИЕ СОСНЫ
ДАЛЬШЕ ВАМ УГРОЖАЕТ СМЕРТЬ
Остановившись в пяти футах от заграждения, Итан подверг его тщательному осмотру. Забор сделан из проволочных секций с квадратными ячейками размером дюйма четыре каждая. Вблизи гул казался еще более зловещим, наделяя забор аутентичной аурой нешуточной угрозы.
Откуда-то поблизости тянуло тухлятиной, и Итану потребовались считаные секунды, чтобы отыскать взглядом источник зловония. Крупный грызун – вероятно, сурок – совершил фатальную ошибку, попытавшись проползти через один из квадратов у самой земли. Вид у него был такой, словно его поджаривали в микроволновке между проводами часов восемь. Обуглен дочерна. Какая-то несчастная птица – должно быть, вообразившая, что наткнулась на дармовое угощение, – совершила оплошность, попытавшись угоститься останками, и ее постигла та же участь.
Итан окинул взглядом стены ущелья.
Стены отвесные, но опору для рук найти можно, особенно с правой стороны; с виду вполне преодолимы для человека, у которого довольно и мотивации, и пороху, чтобы немного рискнуть.
Подобравшись к стене, Итан начал восхождение.
Скальная порода была не из лучших, и некоторые уступы на ощупь казались хрупкими, как трухлявое дерево, зато их было вдоволь, и располагались они достаточно тесно, чтобы ему не приходилось всем весом повисать на одном более чем на несколько секунд.
Вскоре он был уже в двадцати пяти футах от земли, нутром ощутив покалывающее чувство невесомости, когда колючая проволока-егоза гудела всего в нескольких футах от подошв его ботинок.
Вскарабкавшись на надежный скальный карниз, он осторожно пробрался бочком на запретную сторону забора. Высота кружила голову, но еще больше – реальность того, что он только что сделал, пересекая эту противозаконную границу.
Назойливое предчувствие в глубине рассудка упорно нашептывало, что он только что добровольно подверг себя чудовищной опасности.
* * *
Успешно совершив спуск к дну ущелья, Итан двинулся дальше, и гул ограды под током резко стих, как только его организм переключился в интенсивный, дезориентирующий режим повышенной бдительности. То же самое случалось с ним в Ираке – возросший уровень сенсорного восприятия всегда обрушивался на него в преддверии миссий, в конечном итоге летевших коту под хвост. Ладони сразу начинали потеть, частота пульса подскакивала, чувства слуха, обоняния, вкуса – все до единого – взвинчивались в форсаж. Он никогда никому не говорил, но когда потерял «Блэк Хоук» в Фаллудже, на самом деле знал о подлете выстрела из РПГ секунд за пять до взрыва.
За изгородью пошел очень пустынный край – сплошь растрескавшиеся, опаленные молниями скалы.
Пустой небосвод.
Отсутствие облаков лишь усугубляло настроение абсолютной заброшенности.
После пребывания в Заплутавших Соснах ощущение одиночества так далеко от остальных людей казалось каким-то сюрреалистическим. Но в темных закоулках сознания уже закопошилась грызущая новая тревога. Ущелье продолжало подниматься еще примерно на тысячу футов до высокого, продуваемого всеми ветрами гребня. Если силы не изменят, Итан сможет добраться до него к сумеркам. Проспать очередную долгую, зябкую ночь на камнях. Но что потом? Еда скоро закончится, и хотя желудок еще раздут от воды, выпитой перед тем, как ручей совсем исчез, нагрузки, через которые предстоит пройти его организму, снова иссушат его в два счета.
Но еще больше нависшей угрозы голода и жажды Итан боялся того, что таилось за этим дальним гребнем на вершине скального стока.
Если навскидку – мили и мили безлюдья. И хотя он и сохранил крохи знаний и навыков школы выживания, входившей в армейскую подготовку, если вникнуть, он избит в хлам и устал, как черт. Перспектива похода через эти горы обратно к цивилизации представлялась ему более чем обескураживающей.