– Не стоит, – сказала я. – Лучше приготовьте Гарри чай, когда он вернется. Вы же знаете, как он это любит. Тем более здешние слуги совершенно не умеют заваривать чай. А я скоро вернусь.
Селия с улыбкой кивнула и проводила меня взглядом. Я сохранила спокойствие на лице, пока ехала мимо нее и раскрытых окон отеля, но как только мы отъехали достаточно далеко, я опустила на лицо вуаль и горько расплакалась.
Я пропала, пропала, пропала! – думала я и никак не могла придумать никакого выхода. Сперва я решила, что надо все рассказать Гарри и попытаться найти решение вместе с ним. Но некий мудрый голос в глубине моей души предостерег меня от этого, требуя подождать, не поддаваться панике и не делать признаний, от которых я потом не смогу отказаться.
В Широком Доле все было бы иначе. Там я первым делом направилась бы к Мег, матери Ральфа, которую в деревне многие считали колдуньей. Но какой смысл вспоминать о Мег? И я, пожав плечами, отринула эту мысль. Я выросла в сельской местности и, как и все деревенские дети, знала, что многим девушкам – работающим в господском доме, или неудачно вышедшим замуж, или соблазненным женатым мужчиной – помогают избавиться от непредвиденных сложностей такие знахарки, как Мег, ибо им известны тайны самых разных, в том числе и ядовитых, растений. Но сама я никогда не знала, что это за растения, и наверняка никогда не смогла бы узнать, как ими пользоваться.
Несомненно, и в этом сонном французском городе, как и в любом рыночном городе, нашлась бы знахарка-травница, и она, возможно, сумела бы дать мне дельный совет. Вот только как ее найти, чтобы об этом моментально не пронюхала вся гостиница, а затем и каждый заезжий англичанин, любитель сплетен? И с «естественным» падением с лошади мне тоже не повезло – я всего лишь до смерти напугала Гарри, да и сама испугалась, когда так больно ударилась и вся исцарапалась. Но толку-то не было никакого! И этот проклятый сорняк так и остался расти во мне!
Возница остановился, ожидая дальнейших указаний, и я сердито велела ему ехать вперед.
– Вперед, вперед! – почти с яростью крикнула я. – Не останавливайтесь! Я хочу куда-нибудь за город. – Он кивнул и щелкнул хлыстом, решив подчиниться требованиям эксцентричной молодой англичанки. Вскоре карета выехала за городскую черту, и богатые особняки сменились обычными сельскими домишками, окруженными небольшими, насквозь пропыленными садами, а потом потянулись поля и бесконечные виноградники, ряды которых уходили прямо за горизонт.
Вообще-то, пейзаж был довольно приятный, но я смотрела на него с тоской: он был так не похож на мой любимый Широкий Дол! Наши округлые, зачастую покрытые буковыми рощами и чудесной зеленой травой холмы волнами катились вдаль, а здесь каждый холм был изрыт террасами, засаженными монотонными рядами виноградных лоз; казалось, здесь возделан каждый дюйм земли, и бесконечные виноградники лишь кое-где прерывались небольшими крестьянскими огородами. В эту страну, возможно, приятно приехать ненадолго, в гости, поездить по этим пыльным дорогам под жарким, таким не-английским солнцем, но жить во Франции я бы не хотела и тем более не хотела бы быть здесь бедной. Наши простые люди тоже живут далеко не богато – если бы это было иначе, я решила бы, что я переплачиваю своим работникам, – но им не приходится буквально выцарапывать свой хлеб из сухой земли, как французским крестьянам. Мы с Гарри многому научились, разъезжая по окрестностям Бордо и беседуя со здешними землевладельцами, но нас откровенно поразило, как мало они знают о своих владениях и о тех людях, что трудятся на принадлежащей им земле; как редко они заглядывают за пределы того парка, что окружает их chateau [17] . Кроме того, мы теперь были совершенно уверены, что у себя в Широком Доле ушли далеко вперед, сочетая новые способы обработки земли с традиционными надежными методами ведения хозяйства.
Меня внезапно охватила острая тоска по Широкому Долу; мне очень захотелось оказаться в родном доме, на родной земле, а не здесь, в этой чужой засушливой стране, еще и потому, что мои платья становились все тесней и в талии, и в груди. Но эта болезненная ностальгия неожиданно породила некую весьма яркую мысль, показавшуюся мне поистине гениальной и настолько меня поразившую, что я даже вскрикнула. Возница тут же снова натянул вожжи и обернулся, чтобы выяснить, не готова ли я вернуться. Я выпрямилась, махнула ему рукой, веля ехать вперед, и снова откинулась на спинку сиденья, инстинктивно прижимая ладонь к своему слегка округлившемуся животу. Этот ребенок, растущий в моем чреве, которого я всего несколько секунд назад считала зловредным сорняком, был наследником Широкого Дола. Он был моим возлюбленным сыном – я совершенно точно знала, что это мальчик! – а значит, и будущим хозяином нашего поместья, а значит, отныне мне навсегда обеспечено там вполне достойное место. Я буду хозяйкой этих, столь драгоценных для меня, акров земли во всем, кроме фамилии. Сквайром будет мой сын. Именно он станет истинным хозяином Широкого Дола!
И все для меня сразу переменилось. Моя обида на весь свет растаяла без следа. Какая ерунда – все эти мелкие неудобства и даже грядущие родовые схватки! Ведь это связано с появлением на свет моего дорогого сыночка, который вскоре родится и будет расти и расти, пока не займет то место, что принадлежит ему по праву.
И я опять вернулась к мысли о том, что, может быть, стоило бы рассказать обо всем Гарри, сыграв на его гордости по поводу того, что у него будет сын и наследник. И снова какой-то внутренний голос предостерег меня от этого и велел действовать как можно осторожней. Гарри, безусловно, принадлежал мне, и это «свадебное» путешествие служило тому лишним доказательством. Каждый вечер, когда с наступлением темноты в комнаты вносили свечи или, если мы ужинали на воздухе, зажигали светильники, взгляд Гарри неизменно обращался ко мне, и он, похоже, переставал замечать что-либо вокруг; он видел лишь блеск моих волос в мерцающем свете и следил лишь за выражением моего лица. Вскоре Селия, тихонько извинившись, вставала из-за стола, а мы с Гарри еще долго сидели вдвоем. Эти вечера и эти ночи целиком принадлежали мне; мы в течение долгих часов дарили наслаждение друг другу, а потом засыпали, крепко обнявшись. Днем, впрочем, мне приходилось делить Гарри с Селией, и я замечала, что между ними начинают возникать некие любовно-интимные отношения, но помешать этому, разумеется, никак не могла.
Впрочем, еще когда мы плыли на том распроклятом корабле, у Селии установились с Гарри очень приятные, легкие и простые отношения. Ей доставляло удовольствие быть ему полезной, утешать его, если он устал или плохо себя чувствует; ей нравилось обустраивать наши комнаты в различных отелях, так что любой самый обычный номер становился и более уютным, и более элегантным. Селия, болезненно застенчивая, страдающая от постоянной неуверенности в своем французском, тем не менее, решительно спускалась на кухню и вступала в спор с самим шеф-поваром, доказывая ему, например, что он неправильно заваривает чай. И она вполне способна была остаться на кухне до тех пор, пока все не будет сделано именно так, как нравится Гарри, хоть и вызывала своей настойчивостью неизменное негодование слуг.