Он видел рыжеволосую женщину лишь однажды, на набережной. В памяти у него осталась ее бессвязная речь, пылающая шевелюра – но лица ее он совершенно не помнил. Получается, что в его памяти отложились лишь яркие детали. А Шарлин Кросс? Он в жизни не смог бы ее описать. Ему запомнились ее огромные очки, красный плащ, платок на голове и шепелявый, пошловатый голос.
Рыжеволосая женщина и Шарлин Кросс – один и тот же человек? Но кто это?
Им овладело сильное беспокойство. Эта догадка, осенившая его на исходе двух тяжелых дней, застала его врасплох, мозг отказывался работать.
Миро растянулся на кровати, положил руки под голову и всерьез задумался о своем прошлом, пытаясь вспомнить ситуации, в которых мог причинить кому-то боль или страдания. Он вспомнил свои школьные годы, зияющую пустоту лет, потраченных на службу в армии, свой приезд в Париж, своих первых возлюбленных, работу за гроши в отделе распродаж крупного канцелярского магазина – ничего.
Он попытался отвлечься. Отметил явную тщетность своих попыток вести обычную жизнь обычного человека. В конце концов все его старания обеспечивали ему лишь одиночество.
Ему безумно хотелось поговорить с Лорой. Она обещала позвонить ему, когда вернется. В ожидании этого звонка он не мог усидеть на месте: никогда прежде он так не нервничал. Он встал, подошел к холодильнику, достал оттуда остатки колбасы и камамбера и съел их, запивая пивом из банки, у разделочного стола, на котором лежала статья с описанием подвига Эмильены Багу.
Завтра он отправится в Ла Рокетт. Пора покончить с этим раз и навсегда.
Миро положил прозрачную шкурку от колбасы на край раковины и вернулся в комнату. Он сел, не спуская глаз с телефона – как будто от этого аппарата теперь зависела вся его жизнь.
Лора стояла на коврике у входной двери на площадке шестого этажа и ждала, понимая, что ее тщательно изучают через глазок. Она поставила на пол свою сумку, положила штатив и принялась разбирать вычурные буковки на висящей под звонком визитной карточке:
ЛЕДИ ПРИСЦИЛЛА ПАРМАНТЬЕ-ШВАРЦКОПФ
Географ, ботаник
Выпускница университета в Хольцкирхене
«Да и на здоровье», – подумала Лора.
– Представьтесь, – буркнул хриплый голос.
– Здравствуйте, я Лора Форест, меня прислала Бетти Грин, я фотограф.
– Вы опоздали, мы договаривались на семнадцать тридцать.
– Прошу прощения, я прямо с виллы, не могла поймать такси, пришлось добираться на метро.
– Фотографии у вас с собой?
– Их нужно еще проявить и напечатать!
– Хорошо, входите. Вытирайте ноги. Не обращайте на меня внимания, я только нанесла маску.
И Лора оказалась лицом к лицу с самым странным из всех когда-либо виденных ею в жизни существ. Перед ней стояла страшно сгорбленная старуха с тростью в руках, но с живыми, яркими глазами. Зеленоватая жижа покрывала ее лицо и стекала на обмотанный вокруг шеи платок. Неровную, жабью физиономию обрамляла пышная седая шевелюра: среди длинных локонов то тут, то там виднелись пряди, накрученные на свернутые из розовой туалетной бумаги папильотки. Тело скрывалось под несколькими слоями одежды, которая вполне подошла бы огородному пугалу или кокотке конца прошлого века. Широкий жакет в разводах был натянут на украшенную жабо блузку, из-под которой виднелось длинное платье, надетое поверх трех или четырех разноцветных нижних юбок.
– Все ваши аппараты у вас с собой, в этой сумке? – с сомнением в голосе осведомилась леди Присцилла.
Лора кивнула.
– А освещение?
– Я работаю со вспышкой.
– Всегда считала, что профессиональные фотографы используют куда более сложное оборудование.
– Не беспокойтесь, я свое дело знаю.
– Уж надеюсь, – буркнула леди Присцилла, с высокомерным видом шмыгнув носом. – Видите ли, эта квартира продается. Это начало моего конца. Я прожила здесь сорок пять лет: столько воспоминаний, мой обожаемый покойный супруг, его путешествия, открытия… Его лекции – он писал их здесь, в своем кабинете. Но теперь вся эта жизнь превратится в ничто стараниями никчемного человека, каким, к несчастью, оказался мой сын.
Она замолчала, пытаясь сосредоточить блуждающий взор на картине, изображающей усатого мужчину на берегу бескрайнего океана.
– Да, это он, Людвиг, на берегу Балтики, этот портрет написал один наш друг, символист. С тех пор Людвиг растолстел. Забавно, не так ли? Растолстел, потому что разорился! Но именно так все и сложилось. У него не осталось ни гроша! Все проиграл в рулетку – его знают во всех европейских казино! Наделал кучу долгов – и страшно разжирел. И как вы думаете, к кому он прибежал, когда потерял все до последнего гроша? Конечно же, к старой матери, о которой он прежде и не вспоминал, которой за всю жизнь не отправил ни одной открытки и смерти которой с нетерпением ждет, чтобы разбазарить наследство.
Леди Присцилла села в кресло, приняв позу безутешной мадонны. Раздираемая любопытством и жалостью, Лора хотела было жестом выразить ей сострадание, но тут же передумала. Нужно побыстрее покончить с этим и уйти.
– Возможно, вам не следует продавать квартиру, наверняка есть и другие варианты? – предположила она.
– И что вы мне предлагаете – спокойно ждать, когда моего единственного сына посадят в тюрьму? – прошипела леди Присцилла, живо поворачивая к ней свое жабье лицо. – Не переживать, когда доброе имя моего супруга станут на все лады склонять в прессе? Когда его великое дело станут высмеивать необразованные толпы? Да вы с ума сошли, милочка!
Едва сдерживая раздражение, Лора задумалась о том, кто из них на самом деле сошел с ума. Задание оказалось куда более сложным, чем она могла ожидать. Она украдкой взглянула на часы.
– Возьмите шерри, вон там, на комоде, и налейте нам, – отрывисто приказала леди Присцилла.
Обернувшись, Лора увидела поднос с хрустальным графином и парой рюмок. Вздохнув, она наполнила рюмки красной жидкостью.
– Ваше здоровье, – бросила леди Присцилла, поднимая рюмку. (Поднеся напиток к губам, она скривилась и отставила его в сторону.) – Все время забываю, что мне нельзя пить после того, как я приму лекарство. Но вы-то не стесняйтесь, пейте.
Лора из вежливости сделала глоток напитка – на ее вкус, слишком несладкого.
– Квартиру продадим, заплатим долги – и дальше пусть выкручивается, как хочет. Я буду ждать смерти в своем имении в Коллонж-ла-Руж. Но прежде мне хочется увековечить эту квартиру – снимки я передам в музей в Хольцкирхене, родном городе покойного Карла Пармантье-Шварцкопфа. Вам следует сфотографировать все комнаты под разными углами, чтобы посетители могли ощутить дух этого места, обрести связь с Карлом. Не хочу вас обидеть, но вы кажетесь совсем юной. У вас есть специальное образование?