И обнаружили, что Маркус бьется в руках двух крепких мужиков. Еще два стояли рядом, готовые к драке. Увидев наконец-то меня, Маркус дергаться перестал и застыл от удивления.
Вся баня взирала на нас.
Повторять удачное обвинение сейчас было уже поздно. Тем более что один из держащих Маркуса что-то крикнул по-мадьярски – и Петер перевел:
– Этот мальчик – вор…
Что же он мог украсть-то, интересно… Фартук с кого содрать?
Фартук…
Самое неудобное в драке, когда ты голый, что нечего в руку взять. А драться сейчас придется…
Я сорвал с себя фартук – он был мокрый и легко скрутился жгутом. Прежде чем оторопевшие мадьяры сообразили, в чем дело, я шагнул вперед и будто плеткой огрел одного из врагов по лицу. Тот вскрикнул, отпуская мальчишку, прижал ладони к щеке, где уже вздувалась красная полоса. Ключ, привязанный к фартуку, превратил его в хорошее оружие, вроде руссийской нагайки.
Ну вот, а ты недоумевал, Пивичко, для чего в бане нужен фартук!
Маркус извернулся и пнул второго державшего его мадьяра. Прямо по фартуку. На сторонний взгляд удар казался несильным, но я узнал коварные движения руссийского або. Мадьяр тихо застонал и сел, Маркус вырвался и юркнул ко мне за спину.
– А ну прочь с дороги! – завопил я, надвигаясь на оставшихся противников. Те, надо им отдать должное, расступаться не собирались – выставили вперед кулаки и изготовились к схватке. Да и двое сраженных уже приходили в себя.
Но тут из коридора, ведущего в массажную, вырвался Арнольд. То ли он вообще удивляться не умел, то ли загодя узнал мой голос – с недрогнувшим лицом подлетел к нападавшим, сгреб тех двоих, что были на ногах, и зашвырнул в бассейн. В горячий. Пролетели они не меньше чем по три метра, и выглядело это столь нравоучительно, что все остальные мадьяры немедленно раздумали выбираться из бассейнов и вмешиваться в чужие проблемы.
– Идем! – мрачно сказал Арнольд. Подозрительно глянул на Петера, и я торопливо сказал:
– Это наш!
Рукоплесканиями нас не провожали, но и в погоню никто не кинулся. Уже когда мы, стараясь не поскользнуться, выбегали из зала, дверь газовой каморы раскрылась, и оттуда, головой вперед, вылетел изрядно помятый мужчина. Приземлившись на мокрый каменный пол, он закружился волчком, да так и въехал в бассейн. Арнольд тоже успел его углядеть – и проревел:
– Свинья! Ты меня продал!
Кое-как вынырнувший кузен глянул на Арнольда, изменился лицом и торопливо ушел под воду. Я схватил офицера за руку:
– Стой, не время!
Руку мою Арнольд стряхнул, но спорить не стал. И мы, не задерживаясь, бросились к будкам с одеждой.
Может, и зря мы отпустили двуколку, но и без того наш сегодняшний кучер навидался странного. Еще бы ему не хватало увидеть, как из «Рудаша» выскочили четверо впопыхах одетых, мокрых, озирающихся человека!
– За мной! – крикнул Петер, кидаясь не к дороге, как я ожидал, а на тропинку парка, раскинувшегося рядом с «Рудашем».
Мне его мысль понравилась. Пока поймаем экипаж… да и лишний след опять же. Лучше уж пешком дойти, не так тут далеко…
И мы двинулись от бани, стараясь не мешкать, но сохранять вместе с тем спокойный вид.
– Как ты выбрался из Урбиса, вор? – спросил Арнольд, подозрительно поглядывая на меня. Обращение меня задело, но поддерживать его тон я не стал:
– Убежал.
– Невозможно бежать из церковных застенков.
Так я и думал, непременно будут подозрения…
– Невозможно, но я убежал.
– Куда мы идем?
– В гостиницу «Геллерт». Там наш… наши друзья.
– Какие еще друзья? – с сомнением спросил Арнольд.
И вот тут я не выдержал, посмотрел на него и сказал:
– Да уж не такие, что вместо помощи пытались Маркуса схватить.
Арнольд открыл было рот для ответного выпада… но смолчал. И только через минуту, прошедшую в полном молчании, процедил сквозь зубы:
– Моя вина. Но я не ждал, что кузен Герберт меня выдаст. Мы всегда были с ним близки, он многим мне обязан… моя собственность в этих краях под его управлением, понимаешь?
Я чуть не рассмеялся. Это ведь не достоинство, это недостаток! Как он понять не может? Все равно что рассчитывать, будто должник тебя от Стражи укроет. Да напротив, выдаст радостно и тем от долгов избавится!
Похоже, Арнольд, как многие большие и сильные люди, сохранил в себе изрядную долю наивности. И не избавился от нее даже на службе, охотясь за ворами и душегубами. Удивляться тут нечему, на такой работе либо очерствеешь сердцем вконец, либо поделишь весь мир на плохих и хороших. Ясное дело, что к хорошим отнесешь тех, кто тебе близок, кого с детских лет знаешь. И будешь не прав, потому что люди за один-то месяц могут перемениться совсем, а уж за годы…
Но вслух я сказал примиряюще:
– Ничего, главное, что мы выбрались.
– Надо предупредить Хелен и Луизу, – мрачно сказал Арнольд. – Эти подонки могут напасть и на женщин.
– Все в порядке, они уже в «Геллерте».
Арнольд замолчал, уязвленный. Петер, умница, от греха подальше вообще молчал, только иногда коротко говорил, куда сворачивать. Мы по дуге, огибая купальни, шли к гостинице.
Я покосился на Маркуса. Когда я его видел в последний раз, перед моим пленением, он был без сознания. Болтался на плече Арнольда словно тряпка, может, и замечая что, а может, в полном беспамятстве. Неудивительно, перед этим он на свое Слово взял оружие у десятка стражников, издали причем, руками его не касаясь! После этого Арнольд и уверовал – только Искупитель такое мог. Но Маркус пока не в силе Искупителя, ему подвиг дался нелегко.
Хотя откуда нам знать правду? Может быть, и сам Искупитель без сознания упал? Даже в святых книгах не все точно описано. Разве что в той, которую Маркус на Слове держит, в надиктованной самой Сестрой…
Маркус почувствовал взгляд и вопросительно посмотрел на меня.
– Как ты, оправился после Неаполя? – спросил я.
– Не сразу. Но сейчас ничего.
Он и раньше-то многословием не отличался, а теперь стал совсем уж сдержанным и замкнутым. Наверное, оттого, что осознал свое предназначение? Но выглядел при этом Маркус вполне здоровым, не бледным, не изможденным. Шел, застегивая на ходу крепкую твидовую куртку, натягивая поплотнее вязаный берет. Школяр из состоятельной семьи, а то и молодой студиозус. Никогда не подумаешь, что происхождение его самое что ни на есть высокородное. И что при этом он успел и на каторге побывать, и в бегах…