Итальянец улыбнулся и поправил очки.
– Ну, почти. Но стены и в самом деле очень толстые. Как и ковер на внутренней лестнице.
Теперь и Макар заинтересованно уставился на маленького переводчика.
– Откуда вы знаете, что там есть ковер?
– Потому что мы не слышим шагов человека, который спускается по лестнице, – улыбнувшись еще шире, объяснил Леонардо. – Следовательно, лестницу покрывает ковровая дорожка, и к тому же плотная.
Бабкин с Макаром переглянулись.
– А человека ты сквозь стены разглядел? – не выдержал Сергей.
Леонардо жестом фокусника вскинул тощую ручку, указывая на высокое узкое окно над входной дверью. Одна створка его была приоткрыта. За стеклом на уровне второго этажа виднелась фигура, медленно спускающаяся по лестнице.
– Тебе бы фокусником работать, – усмехнулся Бабкин. – Ну да, все логично: человека мы видим, но шагов его не слышим, значит, на полу ковер. Могли бы и сами догадаться.
– Каждый фокус прост, когда его объяснят.
– Леонардо, это было впечатляюще! – заверил Илюшин. – На несколько секунд вы заставили нашего Сергея поверить, что способны видеть сквозь стены!
– Это было бы прекрасно, – вздохнул переводчик. – В соседях у меня двадцатилетняя красотка с во-о-о-т такими…
Чем таким выдающимся обладает красотка, Леонардо не успел договорить: дверь открылась, и к ним, прихрамывая, вышел хозяин.
От характеристики «старикашка» Бабкин отказался при первом же взгляде на него. Раньери тяжело опирался на палку с набалдашником, в пышной шапке седых кудрей было не найти черного волоса. Но лицо при этом выглядело моложавым.
– Это вы мне звонили? – он проницательно осмотрел всех троих и задержал взгляд на переводчике.
Леонардо вежливо склонил голову.
– Доброе утро, синьор Раньери. Спасибо, что согласились на встречу.
Пожилой итальянец проводил их в скромную комнатушку под крышей.
– Я так радовался, когда удалось найти жильца! – посетовал он. – Недельный простой не слишком бы ударил по моему кошельку. Но мне было приятно, что я делаю доброе дело. Молодая красивая женщина в беде… В моем возрасте не так часто выпадает возможность побыть рыцарем.
Он грустно улыбнулся.
Пока Сергей осматривал комнату, Раньери рассказал, что все вещи Вики Маткевич забрали карабинеры.
– Почему вы сразу не обратились в полицию? – спросил Макар.
Раньери удивленно воззрился на него:
– Так ведь я и представления не имел, что синьора исчезла!
– Вы живете в квартире напротив?
– Да, но я стараюсь не утомлять квартирантов излишним вниманием. – Раньери насупился и стал похож на поседевшего носатого ворона. – Навязчивость – дурная черта! А старики часто этим грешат.
– Значит, вы заподозрили, что она пропала…
– …вчера. Да, именно так. У меня свое кафе. Оно удачно расположено, неподалеку отсюда, и синьора заверила меня, что непременно будет заходить. Я видел, что ей понравилось там. И когда я осознал, что она так и не появлялась ни разу с тех пор, как переехала, меня словно кольнуло! Я сказал себе: Доменико, здесь что-то не так! – Хозяин, волнуясь, вытер ладони о брюки. – И пошел в участок.
– И что полиция?
– Оказалось, у них уже лежит заявление от ее мужа. Бедняга! Двое мальчиков! Я сам отец, синьоры, у меня четверо сыновей, и мне страшно представить себя на месте этого несчастного. Я очень хочу надеяться, что все обойдется…
Доменико оборвал себя на полуслове и помрачнел. Кажется, подумал Илюшин, внимательно наблюдавший за ним, что по какой-то причине синьор Раньери не слишком верит в положительный исход дела.
Интересно, отчего? С исчезновения Маткевич прошло не так уж много времени. Молодая женщина, приехавшая развеяться в Венецию, одна… Она могла отправиться куда угодно, не предупредив его.
Почему же Доменико Раньери пытается скрыть тревогу?
– Полиция что-то предприняла?
– Карабинеры сразу отправились со мной и забрали ее личные вещи. Их было не так уж много – один чемодан, довольно потертый…
– Они обыскали комнату? – подал голос Сергей, перегибаясь наружу через подоконник. Гондольеры, отдыхавшие на канале, задрали головы.
– Они осмотрели ее с помощью специальных фонарей, – припомнил Раньери.
Бабкин нырнул обратно в комнату.
– Ультрафиолетовые фонари! Нашли они что-нибудь?
Бабкин с Макаром напряженно ждали ответа, пока Леонардо переводил. Если были следы крови, с большой вероятностью Виктория Маткевич мертва.
Однако хозяин покачал головой.
– Меня, конечно, попросили покинуть комнату… Но детективы справились очень быстро и вышли с безразличными лицами. Думаю, это о чем-то говорит.
– В вашем доме бывают посторонние?
– Жильцы – тихие люди, гости у них случаются редко. Вы полагаете, кто-то пробрался в дом, убил синьору, вынес ее труп и спрятал? Не хочу обижать вас, но это… м-м-м… звучит фантастично.
«Конечно, фантастично, – про себя согласился Бабкин. – Если только ты в этом не участвовал. Говоришь, у тебя четыре сына? Допустим, один из твоих отпрысков начинает приставать к симпатичной туристке. Она защищается, и он убивает ее. Скажем, душит! Тогда следов крови в комнате никто и не обнаружит. Ты, как любящий папаша, помогаешь избавиться от трупа. Загвоздка в том, что вынести его отсюда и впрямь непросто».
Бабкин покосился в окно. К двум отдыхающим гондольерам прибавился третий. «На улице – туристы, на воде – лодочники. Попробуй тут сплавь куда-нибудь тело».
– Если только оно не лежит под нами в подвале, – вслух подумал Бабкин и спохватился: – Это переводить не надо!
Макару Илюшину не нужно было объяснять ход мысли напарника.
– Следов борьбы нет? – быстро спросил он, сделав знак Леонардо не переводить.
– На первый взгляд никаких.
Оба понимающе переглянулись. «Но у хозяина было достаточно времени, чтобы все здесь почистить».
Раньери вдруг что-то спросил у переводчика. Маленький итальянец явно почувствовал себя не в своей тарелке и неловким жестом поправил очки.
– Что такое, Леонардо?
– Синьор Раньери спрашивает, оба ли вы подозреваете его в убийстве бедной женщины, или только кто-то один из вас.
Макар улыбнулся без всякого смущения. Иногда Бабкин думал, что его другу в принципе недоступна эта эмоция. Окажись Илюшин голым перед стадионом народа, он бы обаятельно улыбнулся и неторопливо побежал по кругу, приветственно маша рукой и распевая гимн. В глубине души Сергей жгуче завидовал этой способности: везде, при любых обстоятельствах ощущать себя уместным.