– А у полиции, конечно, еще большой запас! – с несвойственной ему резкостью отозвался Илюшин. – Который мы могли оценить по их предыдущей работе.
– А чего ты хотел! Чтобы они проявили рвение, разыскивая сбежавшую русскую тетку? Сейчас – дело другое. Если банальный побег грозит обернуться похищением, они на уши встанут.
Илюшин старательно и, по мнению Бабкина, слишком уж неторопливо обтер пальцы салфеткой.
– У меня такое ощущение, что ты сильно идеализируешь местных стражей порядка. Ты хочешь, чтобы они обыскали квартиру Раньери? На основании каких фактов?
– Препятствие нашему расследованию… – начал Бабкин и осекся на полуслове. Теперь ему самому стало ясно, где подстерегает ловушка.
Илюшин откровенно засмеялся.
– Продолжай-продолжай! Ты приехал заниматься частным сыском и в первый же вечер подрался с некими людьми. Которых, по твоему утверждению, подослал почтеннейший мужчина, сдававший Маткевич квартиру. – Макар сощурился и с выраженным акцентом спросил: – Какие ваши доказательства?
Доказательств никаких не было.
– Пускай хоть квартиру старого хрыча обыщут!
– Серега, не горячись. Тебе известно, кто такой Раньери? Нет. И мне неизвестно. Мы видим то, что он считает нужным нам показать. Тебя не удивляет, что Рвтисавари ничего не знает о нем? Кроме того, что его отпрыск занимается какими-то грязными делишками?
– Рвтисавари не так давно в городе!
– Достаточно, чтобы расставить на доске все фигуры. Поверь мне, Раньери скрытен и очень, очень непрост! Ты заметил, кстати, что он умеет делать со своей тростью?
Бабкин слегка растерялся. Трость? Он, конечно, обратил на нее внимание, но лишь из-за хромоты хозяина квартиры.
– Что?
– Драться он ею умеет! – чуть резче, чем требовалось, бросил Илюшин. – Мне доводилось видеть мастера палочных боев. У старика такой же захват, движения кисти очень похожи. Ты не обратил внимания, как он крутанул палку, когда ты к окну подошел? Ну да, ты же спиной стоял. Очень у меня нехорошее чувство возникло в тот момент.
Он тоже поднялся, комкая салфетку.
– Это все лирика, Серега. Любопытно другое.
– Только не говори, что байка с украденным перстнем!
– Это не байка. Я у нашего грузина спросил, он подтвердил. Но не в курсе подробностей, кроме того, что вещь какой-то немыслимой ценности.
– Мог бы и поточнее знать, что творится на подведомственной ему территории, – буркнул Бабкин. – О’кей, даже если правда. Макар, старик всего-то кинул нам кость напоследок! Запоминается последняя фраза, как говорил Штирлиц.
– Или он хотел, чтобы мы думали, будто это кость.
Бабкин сдался.
– Черт с тобой. Что ты предлагаешь?
– Для начала найдем Леонардо. А потом… У меня родилась идея.
Они поднялись на набережную. Илюшин, память которого цепляла клочки любой информации, а затем старательно разглаживала их и складывала в аккуратную стопку, отметил про себя, что это не набережная в прямом смысле. Обычный широкий берег в Венеции называется «рива». А узкие каменные улочки над каналами, одновременно служащие фундаментом домам, – фондаменте. Они оказались как раз на второй.
Ему вспомнился дом Раньери, узкий, с крохотными окошками… Двери подъезда выходили на обычную узкую улочку. А с противоположной стороны никакой фондаменте не было, стены вырастали прямо из воды. Или нет? Макар напряг память. Он прошел мимо окна в квартире, занимаемой Маткевич, всего один раз. Что он видел? Отдыхающие гондольеры, тяжело нависающая над водой дуга моста, туристы…
Сергей, заметивший невдалеке сквозь стекло кофейни профиль переводчика, склонившегося над газетой, заторопился к нему, но через несколько шагов обернулся.
Макар Илюшин неподвижно стоял на месте и смотрел сквозь Бабкина.
– Э! Ты чего?
Макар не слышал. Он думал о том, что если старик действительно не соврал об украденном перстне и связь между исчезновением Вики Маткевич и кражей впрямь существует, то бедная Вика ввязалась в игру со слишком большими ставками.
А если в эту же игру вступил Раньери, то не нужно быть прорицателем, чтобы понять, кто останется в выигрыше.
Сергей приблизился к другу и похлопал его по плечу:
– Макар, проснись!
Взгляд Илюшина приобрел осмысленность.
– У меня такое чувство, что мы совершаем ужасную ошибку, – сказал он. – И я не знаю, как этого избежать.
2
Доменико Раньери по прозвищу Папа сидел в кресле, а его сыновья стояли перед ним. Пьетро по прозвищу Красавчик. Даниэле, он же Малыш Дэни. Кристиан – самый старший: он когда-нибудь займет место отца.
Не хватало только Бенито.
Зато в углу на стуле приютился Франко с разукрашенной скулой. Она красиво переливалась фиолетовым, как бабочкино крыло.
– Они приходили прямо сюда? – недоверчиво переспросил Пьетро. – И ты их пустил?
Нет, не зря говорят, что самый младший – всегда самый красивый. И самый глупый.
– Если бы я их не пустил, они бы что-то заподозрили, – терпеливо ответил Доменико. – Они представились частными сыщиками. Якобы ищут нашу синьору по просьбе ее мужа.
– И ты им поверил?
– Они ничего не знают про перстень.
– Почему ты так уверен, отец?
– Я рассказал им про него.
– Рассказал? – хором воскликнули все трое. Франко с молчаливым укором смотрел из своего угла.
– Я хотел посмотреть на их лица. Они оба стояли передо мной. Поверьте мне, я бы заметил, если бы что-то промелькнуло в их глазах. Но они даже не поняли, о чем я говорю!
Старший сын почесал в затылке:
– То есть они на самом деле сыщики? Напрасно мы вчера напали на них?
– Счастлив это слышать! – не удержался Франко. И непроизвольно потянулся ладонью к ушибленной щеке.
Доменико Раньери крутанул в пальцах тяжеленную трость.
– Один из них меня насторожил. Нет, Франко, не тот, что напал на тебя.
Пьетро и Франко переглянулись.
– Не говори, что второй еще хуже, – попросил сын. – Это просто невозможно!
Раньери щелкнул пальцами:
– Он как крыса. Вынюхивает. Чувствует опасность. Я встречал таких людей… К счастью, редко. С ними всегда нужно держаться около правды. Это сбивает их с толку. Он чувствовал, что я вру, я видел это по его лицу, по его движениям…
– Думаешь, тебе удалось его обмануть?
Раньери промолчал. Его самого интересовал ответ на этот вопрос.
– Не нравится мне вся эта суета, – заметил Франко. – Вчера полиция, нынче эти русские… Очень уж они бойкие. А главное, – он не удержался и потрогал синяк, – непредсказуемые.