– Ничего себе поворот! – опустился на стул Игорь. – Папа, ты что, действительно в Светку был влюблен?
– Она мне нравилась… Как девочка. Просто красивая девочка.
– Как ты мог… – начал Кирилл и тут же осекся.
– Папа, тебе ли меня упрекать? Я не собирался бросать семью ради этой девочки.
– Ну да, – смущенно произнес Кирилл. – Но как-то плохо все повернулось… Я хочу поговорить с Надеждой. Без вас. Где она сейчас?
– Была в Москве. Приехала вчера. Но сейчас, может, уже на даче. Сказала мне утром, что не может дышать в нашей квартире из-за моей лжи и ненависти.
– Я сам ей позвоню, – сказал Кирилл. – Ты ее ненавидишь?
– Ничего подобного. Ей так кажется.
– Но ты ей лжешь?
– Нет. Я просто ничего ей не говорю – ни правды, ни лжи. Только на этом и держится наша семья – на моем молчании.
– Ты не возражаешь против того, чтобы она мне рассказала, в чем тебя подозревает?
– Вообще-то я все сказал. Но, если хочешь… Пожалуйста, уточни. Мы поедем, папа. У меня дела. Просьба: если тебе покажется, что кто-то из нас в чем-то замешан, забудь обо всем. Не вмешивайся. Ты можешь разобраться слишком поздно. Для нас. И тебе это все тоже счастья не добавит.
…В машине Игорь выдохнул:
– Ну и дела! Ну и семейка у нас! Получается, что лучший способ вытащить меня – это все свалить на тебя. Маман это придумала? Из ревности?
– Думаю, что нет. Если Арсений придет в себя, он скажет, что подозревает меня в исчезновении Светланы. И покажет заявление, которое пока не успел отнести куда следует. Только всем на свете про него рассказал. В рассуждении Надежды есть логика, а в доверии ко мне ее никогда нельзя было заподозрить… О чем ты думаешь?
– Зачем мы ездили к деду? Он сейчас со своей правдой-маткой таких дров наломает… Когда мы ехали, я вспомнил, что читал где-то такую фразу: «Когда ты умер, всем плохо, кроме тебя. То же самое, когда ты тупой».
– Отец не тупой, ты знаешь. Он просто прямолинейный.
– А оно нам надо в такой криволинейной ситуации?
– Все равно узнал бы. Лучше все-таки от нас.
– И все-таки его сын не может запомнить две строчки… Ой, что будет, когда деда с мамой пообщается и они споются!.. – Игорь прикрыл глаза и просто убежал в мимолетный сон. Ему на секунду привиделось продолжение ночи с Кариной.
Андрей привез Игоря домой, убедился, что Надежда уехала на дачу, и, даже не присев, сказал сыну, что ему нужно на студию.
– Давай, – зевнул Игорь. – Я засыпаю.
– Где-то шлялся всю ночь, – заметил Андрей.
– Ага, – мило согласился Игорь. – Даже жрать не хочется. Хотя надеюсь, что маман что-то приготовила.
– Игорь, ты ведь когда-то называл Надю мамой, как все дети?
– Конечно. Когда пускал пузыри и тянул к ней пухлые ручки. А как начала она свой террор, диктат и диагнозы, сразу превратилась в маман. Встречный вопрос: тебе никогда не казалось, что она отрывается на мне за то, что ты ее не любишь?
– Тебе кажется, что я ее не люблю?
– Что кажется мне, это вообще дело десятое. Так кажется ей, и так есть на самом деле. Хорошо я сказал?
– Как всегда. Сценарист… Знаешь, странно. А почему ей так кажется? Я ей не изменяю, считаю красивой, умной, стараюсь…
– Стоп! Ты сам ответил. Ты стараешься. Когда любят, это не требуется. Само все получается, так мне кажется.
– Есть опыт?
– Ну, что-то иногда случается… Вывод сделать можно, сравнить тоже.
– Ты случайно жениться не собираешься?
– Да ты что! Кто ж меня такого возьмет? С драмоманией.
– Не валяй дурака! Во ВГИКе всегда есть охотницы, особенно приезжие. А ты парень видный. Хоть и геморройный, конечно. В любом случае – не торопись, загсом иногда называется вход в тюрьму.
– О, как дедуля на нас подействовал! Я после общения с ним тоже все про тюрьму да про каторгу думаю… Папа, у тебя точно со Светкой ничего не было? Маман у нас – жандарм, но не фантазерка.
– Ты соображаешь, что несешь? Света – девчонка! Недавно стала совершеннолетней. Я же сказал, что просто любовался… издалека.
– Плохо дело. Если бы я был твоей женой, мне бы не понравилось, что ты любуешься девчонкой.
– Если бы я жил с тобой, ты бы меня заболтал. Ты безумный болтун! А я, возможно, буду жить с тобой. Здесь.
– Не вопрос! Гостем будешь. Заболтаю. А сейчас я пошел спать.
– Спи. Я, может, вечером приеду… Нет, пожалуй, не сегодня. Не стоит Надежду оставлять без присмотра.
– И это верно, – кивнул, зевая, Игорь. – Не буди зверя.
– Деньги у тебя есть?
– Карту сегодня должны восстановить.
– Вот. Возьми. Телефон купи. Позвони с него.
Андрей вышел из дома, сел в машину и поехал в сторону Кольцевой. Наверное, он впервые в жизни был так откровенен с отцом и сыном. Лукавить с собой нечего. Он ищет союзников. Если Надя начнет войну, если Арсений придет или пришел в себя, если со Светой что-то случится – он ведь оставил ее одну, беспомощную, на несколько дней, – то… То ему никто не поможет. Андрей никогда в жизни себя не жалел, но сейчас ему хотелось, чтобы у Игоря была к нему хоть капля сочувствия. Он упустил сына. Работа, жизнь – борьба с Надей, Света – мечта и преступление… А сейчас, когда Игорь как-то попал в эту историю с Арсением, их, возможно, связала беда. Его задача – вывести из этого бреда сына. Андрей вдруг подумал, что никогда не говорил Игорю, что любит его. Его глаза стали горячими. Как он сдал в последнее время! Он просто на краю! Когда он держит тонкую руку Светы – не руку, а веточку какую-то, – слушает пульс, то слишком частный, то вдруг замирающий, он не то чтобы впадает в панику, он просто готовится уйти из жизни вслед за ней. Если так случится. А сегодня он вдруг почувствовал связь с Игорем, с сыном, может, впервые. Нет, впервые это произошло, когда Игорешка был маленький. Потом вроде отдалились. Но оказалось, что нет. Не порвалась связь. И это больнее, чем одиночество. Связан он теперь по рукам и ногам. Не сбежишь от себя.
Он заехал на рынок, затем помчался к своему домику, открыл ворота, загнал машину, запер замок изнутри. Как всегда, поставил пакеты на крыльцо и, открывая входную дверь, справлялся с дрожью пальцев. Потом достал платок, вытер со лба пот. Вошел. Сразу на кухню. И оторопело остановился на пороге. Там, за столом, сидела Света, завернутая в банное полотенце. Она пила кофе и ела пирожок. Он покупал ей пирожки у одной бабки на рынке, домашние, с разной начинкой, но она никогда их не ела. Они лежали в холодильнике. А теперь он чувствовал запах выпечки – она сама разогрела пирожки в микроволновке!
Она повернулась к нему, и ему показалось… Да не показалось. Боже! Она становится прежней. Девочкой-мечтой. Ужас в том, что сейчас ему было бы легче с ней, какой была – больной и слабой. Еще немного, пока все как-то образуется. Если она окрепнет телом и духом, откуда он знает, чего от нее ждать?