– И долго ты этим занимаешься?
Он прищурил один глаз, прикидывая, а потом от удивления широко раскрыл оба.
– Почти пятнадцать лет.
Я покачал головой, улыбаясь:
– Ты променял проповеди на впаривание.
Еще не закончив фразу, я понял ее бестактность, но сама мысль, что бывший священник зарабатывает аттракционом, не укладывалась у меня в голове. Однако Джейкобс не обиделся. В последний раз полюбовавшись в зеркале своим безупречно завязанным галстуком, он подмигнул мне.
– Никакой разницы, – пояснил он. – И то и другое сводится к разводу лохов. А теперь прошу меня извинить, так как мне пора идти продавать молнии.
Он оставил героин на маленьком столике в центре фургона. Время от времени я бросал на него взгляд и один раз даже взял пузырек в руки, но никакого желания принять дозу у меня не было. Если честно, я не понимал, почему отправил из-за этого на помойку столько лет своей жизни. Безумная тяга к наркотику теперь казалась мне чем-то вроде сна. Интересно, все ли, кому удается преодолеть свою зависимость, чувствуют то же самое. Я не знал ответа на этот вопрос.
И не знаю до сих пор.
Бриско внезапно сорвался с места и отправился колесить по стране, следуя примеру многих ему подобных. Я спросил у Джейкобса, могу ли занять его место, и он тут же согласился. Работа была самой что ни на есть простой, и ему не пришлось искать какого-нибудь местного недотепу, чтобы выносить камеру на сцену и уносить ее, подавать цилиндр и делать вид, будто получил удар электрическим током. Джейкобс даже предложил мне играть на «Гибсоне» музыкальное сопровождение.
– Что-нибудь тревожное, – попросил он. – Чтобы публика всерьез запереживала, как бы девчонку не поджарили на электрическом стуле.
Это было просто. Переход с ля минор на ми (основные аккорды «The House of the Rising Sun» и «The Springhill Mining Disaster», если интересно) всегда создает атмосферу обреченности. Мне это нравилось, правда, я был уверен, что медленный барабанный бой усилил бы эффект еще больше.
– Только не рассчитывай, что это надолго, – сразу предупредил меня Чарли Джейкобс. – Я здесь не задержусь. Когда ярмарка закроется, посещаемость упадет до нуля.
– А куда ты потом отправишься?
– Пока не знаю, но я привык ездить один. – Он похлопал меня по плечу. – Просто чтобы ты был в курсе.
Меня это не удивило. После смерти жены и ребенка Чарли Джейкобсу никто не был нужен. Его поездки в мастерскую становились все короче. Он начал привозить кое-какое оборудование и укладывать в небольшой автоприцеп, который во время переездов таскал с собой на буксире. Псевдоусилители он так и не привез, как и два из четырех длинных металлических ящиков. Я решил, что он намеревался начать все заново. Словно прошел по одной дороге сколько смог и теперь собирался попробовать другую.
Я понятия не имел, чем хочу заниматься в жизни, лишенной наркозависимости (и хромоты), но точно знал, что не сопровождением Короля высокого напряжения. Я был благодарен ему, но, поскольку уже не мог в полной мере вспомнить все ужасы героиновой зависимости (наверное, точно так же, как женщина, родившая ребенка, не может вспомнить всю боль, которую испытала при родах), все-таки не настолько благодарен, как можно подумать. К тому же он меня пугал. Он работал над своим тайным электричеством. Он говорил о нем нелепыми терминами – тайна мироздания, путь к высшему знанию, – но знал об электричестве не больше, чем малыш о ружье, на которое наткнулся в отцовском шкафу.
Кстати, о шкафах… Признаюсь, я все обыскал. И нашел альбом с фотографиями Пэтси, Морри и всей семьи в сборе. По следам пальцев на страницах и ветхому переплету было видно, что альбом часто листали. Чтобы догадаться, что Чарли часто разглядывал фотографии, совсем не требовались детективные навыки Сэма Спейда из романов Хэммета, но я никогда не видел его за этим занятием. Альбом был тайной.
Как и его электричество.
Рано утром 3 октября, незадолго до закрытия ярмарки штата в Талсе, я столкнулся с еще одним последствием электротерапии мозга, устроенной Джейкобсом. За работу Джейкобс мне платил (причем гораздо больше, чем мои услуги стоили), и я снял комнату в четырех кварталах от парка развлечений. Было ясно, что, как бы хорошо он ко мне ни относился (если это соответствовало действительности), ему хотелось остаться в одиночестве, и я понимал, что мне уже давно следовало вернуть кровать истинному владельцу.
Я пришел домой в полночь, примерно через час после последнего представления, и сразу заснул. Я почти всегда засыпал быстро. С очищенным от дури организмом я спал хорошо. Но в ту ночь я проснулся через два часа на заросшем сорняками заднем дворе меблированных комнат. Над головой висела ледяная корка луны. Под ней стоял Джейми Мортон, абсолютно голый, если не считать одного носка и куска резиновой трубки, перетягивавшей бицепс. Я понятия не имею, откуда взялась эта трубка, но любой из набухших под ней кровеносных сосудов идеально подходил для укола. Предплечье ниже онемело и было белым и холодным.
– Что-то случилось, – произнес я. В одной руке я держал вилку (бог весть откуда она взялась) и тыкал ею в набухшее плечо снова и снова. Проколов было не меньше десятка, и на каждом собирались бисеринки крови.
– Что-то. Случилось. Что-то случилось. Боже мой, что-то случилось. Что-то, что-то.
Я велел себе прекратить, но сразу не смог. Я не был неуправляемым в полном смысле слова, но сам себя не контролировал. Мне вспомнился электрический Иисус, пересекавший озеро по скрытой от глаз металлической рейке. Я был похож на него.
– Что-то.
Удар.
– Что-то случилось.
Два удара.
– Что-то…
Я высунул язык и укусил его. Снова раздался щелчок, но не возле уха, а где-то в мозгу. Непреодолимое желание говорить и колоть себя вдруг исчезло без следа. Вилка выпала из руки. Я развязал шнур, и затекшее предплечье заныло от устремившейся в него крови.
Я поднял глаза на луну, дрожа и спрашивая себя, кто или что управляло мной. Потому что мной действительно управляли. Добравшись до своей комнаты (и радуясь, что никто не видел меня в чем мать родила), я обнаружил, что где-то наступил на разбитое стекло и довольно сильно порезался. Это должно было меня разбудить, но не разбудило. Почему? Потому что я не спал. Я не сомневался в этом. Что-то подавило мою волю и управляло мной, как водитель автомобилем.
Я вымыл ногу и вернулся в постель. Я никогда не рассказывал об этом Джейкобсу – к чему? Он бы ответил, что порез на ноге во время небольшой ночной прогулки – пустяковая плата за чудодейственное избавление от героиновой зависимости, и был бы прав. И все-таки…
Что-то случилось.
* * *
В тот год ярмарка штата в Талсе закрывалась десятого октября. Я пришел в автофургон Джейкобса около половины шестого. Времени, чтобы настроить гитару и завязать ему галстук – это уже стало традицией, – было больше чем достаточно. Пока я этим занимался, послышался стук в дверь. Чарли нахмурился и пошел открыть. В тот вечер мы должны были дать шесть представлений, включая заключительное в полночь, и он не хотел, чтобы его беспокоили по пустякам.