Баба-яга хлопнула в ладоши:
– Верно! А на одной руке и двух ногах?
– Тринадцать! – проорал Паша, и лицо его расплылось в идиотской улыбке. Дети рассмеялись.
– А вот и нет! – повернулась к Павлику Баба-яга. – Ты ошибся!
– Я не ошибся, – все так же глупо улыбаясь, ответил Паша и ткнул пальцем в сторону Димы. Тот сидел ровно, словно к его спине была привязана палка, взгляд застывший. – У него тринадцать пальцев. Такой родился. И еще один палец между ног висит. Самый маленький.
– Павел! – процедила Елена Борисовна. Женщина сохраняла спокойствие, но ее глаза метали молнии. Кто-то из родителей прыснул и тут же замолчал. Отец Паши осуждающе покачал головой, но выражение его лица и глаз оставалось прежним, он словно всем своим видом мысленно говорил сыну: «Потерпи уж немного этот балаган, а потом можешь делать все, что вздумается»
– Ну, хорошо, – заговорила Баба-яга после неловкой паузы. – А загадки вы умеете отгадывать?
– Да-а-а-а, – оживленно загалдели дети.
– Тогда слушайте. Хорошо его заточишь – и вперед – рисуй что хочешь! Небо, море, солнце, пляж. Вот такой он…
Она выразительно оглядела детей.
– Баклажан, – хохотнул Паша, прежде чем кто-то успел открыть рот.
– Карандаш, – сказала Ира. – Вот правильный ответ. Какой еще баклажан?
– Обыкновенный, – пояснил Паша. – Вот эта старая бабка им на полу рисует.
Выпускники грохнули со смеху. Не улыбались лишь Дима с Ирой.
Елена Борисовна переменилась в лице и шагнула вперед, чтобы осадить Кашина, но Баба-яга ухватилась за локоть воспитательницы:
– Это кто же такой у вас хулиганистый? А, мальчик? Как тебя зовут?
– Я – Павлик Кашин. А тебя нет. Тебя не бывает, уж я-то знаю! – выпалил Паша. – Ты переодетая Баба-яга. И твой нос на баклажан похож!
Баба-яга погрозила мальчику пальцем:
– А я вот тебя с собой заберу. Дети, отдадите своего дружочка мне? А то мне, бабушке старенькой, скучно-о!
– А вот и не заберешь! – задиристо выкрикнул толстяк.
– А вы его не съедите? – с опаской спросила Аня. Эта девочка с желтыми бантами была самой маленькой в группе. Родители начали посмеиваться.
– Нет, – покачала головой старуха. – Я ем кашу и картошку. Зато я его научу, как нужно себя правильно вести.
– Забирайте! – вдруг выкрикнула Ира, и лицо Паши стало лиловым от злости.
Родители засмеялись. Баба-яга тоже издала гортанный смешок.
– А вот и заберу.
Она вытянула вперед руки. И хотя они были в перчатках, Диме почудилось, что даже отсюда он видит острые когти, которые сейчас прорвут материю и вцепятся в горло Павлика.
– Не заберешь, – заявил Паша, однако в глазах его мелькнула тревога, и он нервно заерзал на стуле.
Несколько секунд Баба-яга молча изучала малолетнего наглеца. Елена Борисовна махнула рукой тете Жене, и та, понятливо кивнув, заиграла на пианино. Девочки сорвались с места и закружились в незатейливом танце.
«Ира танцует лучше всех», – подумал Дима и, неожиданно для самого себя, начал хлопать в ладоши. Мальчики подхватили, за ними и родители. Не участвовал в этом, разумеется, Павел Кашин. Он ковырялся в ухе, что-то недовольно бормоча себе под нос, время от времени вытирая желтый от серы мизинец об мушкетерский камзол.
Бабя-Яга мягко отступила и встала у выхода, глядя на Пашу. Когда танец закончился, ее уже не было.
* * *
Праздник близился к концу. Многие родители уже выключили свои гаджеты с фотоаппаратами и просто смотрели выступление. Бабушка Иры задремала, свесив седую голову. Дима смотрел на старушку со смешанным чувством любопытства и тревоги. Интересно, с ней все в порядке? А вдруг она умерла, прямо тут?! Что тогда будет с Ирой?
«Тогда мы с Верой заберем ее к себе. Папа только обрадуется и перестанет пить», – подумалось ему. Пианино умолкло, и несколько мальчиков, поднявшись со стульев, вышли на середину зала.
– Дима! – вполголоса позвала его Елена Борисовна, и он, спохватившись (ведь сейчас его очередь читать стихотворение!), понесся к ребятам и встал с самого краю.
Его лицо радостно вспыхнуло, когда он наконец разглядел среди взрослых отца. Поскольку свободные места были заняты другими родителями, папа встал у выхода, слегка покачиваясь. Радостное выражение Димы померкло. В мятой рубашке и запятнанных брюках, с многодневной щетиной и двойными мешками под глазами он выглядел ужасно некрасиво. Словно какой-то голодранец-попрошайка.
(твой отец слабак…)
Дима сглотнул слюну, ощутив, как пересохло во рту.
Отец подмигнул ему, но он лишь плотнее сжал губы.
Внезапная тишина повисла в воздухе, и Дима не сразу понял, что подошла его очередь читать стихи.
– Дима? – зашептала где-то сзади Елена Борисовна.
– Э… гм…
В какое-то мгновенье его охватила жуткая паника.
«Я забыл стихотворение!»
Отец снова качнулся и сделал подбадривающий жест рукой, словно дирижер, старающийся вытянуть нужные ноты из оркестра.
– Праздник грустный и веселый… – шепотом заговорила Елена Борисовна, напоминая Диме текст.
Снаружи подул сильный ветер, и первые крупные капли дождя застучали по окнам, оставляя на стеклах кривые дорожки.
Дима зажмурил глаза и когда открыл их, лицо его было спокойным.
Вздохнув поглубже, он начал:
Праздник грустный и веселый,
Но пора идти нам в школу.
Жаль, уже прощаться надо
С нашим милым детским садом!
Добрый сад наш, будем помнить
Все, что сделал ты для нас…
Дима вдруг запнулся. Слова застряли в глотке, когда он увидел, как мимо отца, словно тень, бесшумно кралась Баба-яга. Она перехватила взгляд мальчика и многозначительно хихикнула.
С улицы донеслись утробные раскаты грома.
Дима разлепил губы:
Воспитателям – спас… спасибо!
Не забудем м… мы о… о…
Он снова начал заикаться и ненавидел себя за это. Заключительные слова, которые уже были готовы вылететь наружу, неожиданно застряли где-то посреди горла, они словно передумали присоединяться к своим ранее произнесенным товарищам, ставя под угрозу успешное завершение стихотворения.
В тишине раздался смех Павлика. Но радости в голосе мальчика было столько же, сколько яблок на березе.
– Не забудем мы матрас! – прокудахтал он.
– Павел! – Елена Борисовна предостерегающе поднесла к губам указательный палец.
Дима побледнел.
За окном сверкнула молния, где-то далеко-далеко снова пророкотал гром, и одно окно распахнулось настежь. Ворвавшийся ветер закрутил занавески, словно танцуя с ними какой-то безумно-гротескный вальс.