– А вы не подумали, что он мог ее даже ненавидеть? – спросил Карден как бы вскользь.
– Я не знаю, – ответила Лиз совсем уж жалким тоном.
– Вы считали его человеком, способным на сильные чувства, будь то любовь или ненависть?
– Нет… Нет. Он таким не был.
– Но он напал на торговца. Почему он так поступил?
Внезапно Лиз осознала, что Карден больше не вызывает у нее доверия. Ей перестали нравиться его мягкий голос и добродушное лицо.
– Я не знаю.
– Но вы же размышляли об этом?
– Да.
– И к какому выводу пришли?
– Ни к какому, – ответила Лиз простодушно.
Карден бросил на нее задумчивый взгляд, в котором читалось что-то вроде разочарования, словно она была актрисой, забывшей текст роли.
– Вы знали заранее, что Лимас изобьет лавочника? – Это был вопрос, который напрашивался сам собой.
– Нет, – ответила Лиз, быть может, излишне поспешно, и в последовавшей затем паузе улыбка на лице Кардена сменилась выражением острого любопытства.
– До этого часа, до сегодняшнего дня, – спросил он потом, – когда вы в последний раз виделись с Лимасом?
– Я не встречалась с ним после того, как он угодил в тюрьму, – ответила Лиз.
– И все-таки, когда состоялась ваша последняя встреча? – голос Кардена оставался добрым, но в интонации прибавилось настойчивости.
Лиз не нравилось стоять спиной к аудитории, ей бы хотелось иметь возможность повернуться и видеть Лимаса. Пусть только его лицо – в нем она прочитала бы подсказку, какой-то знак, который бы помог ей отвечать. Ей стало страшно за себя: все эти вопросы проистекали из обвинений и подозрений, о которых она ничего не знала. Они знали, что она хотела помочь Алеку, видели, как ей страшно, но ей никто не спешил помочь. Почему никто не желал помогать ей?
– Элизабет, так когда же вы в последний раз виделись с Лимасом до сегодняшнего дня? – О, этот голос! Она уже научилась ненавидеть его, этот шелковистый баритон.
– Вечером накануне происшествия, – ответила она, – накануне того дня, когда он подрался с мистером Фордом.
– Подрался? Но никакой драки не было, Элизабет. Бакалейщик ни разу не нанес ответного удара. Ему не представилось ни малейшей возможности сопротивляться. Это выглядело очень неспортивно! – Карден засмеялся, и это прозвучало тем более зловеще, что больше не рассмеялся никто.
– Скажите, где вы встречались с Лимасом в тот последний вечер?
– У него на квартире. Он болел и не мог работать. Почти все время лежал в постели, а я приходила и готовила для него еду.
– И покупали продукты? Ходили за него по магазинам?
– Да.
– Вы были очень добры. И вам это стоило немалых денег, – заметил Карден с симпатией. – Вы могли себе позволить содержать его?
– Я вовсе не содержала его. Я брала деньги у Алека. Он…
– Вот как? – встрепенулся Карден. – Стало быть, у него все-таки водились деньги?
«О боже, – подумала Лиз, – о милостивый боже, зачем я это сказала?»
– Немного, – быстро добавила она, – совсем немного, я знаю. Фунт или два – не больше. Других денег у него не было. Он даже не мог оплачивать свои счета. За электричество и аренду помещения – за все это заплатили потом, понимаете, когда он уже уехал. Один из его друзей. Пришлось расплачиваться другу, а не самому Алеку.
– Ну, разумеется, – тихо сказал Карден, – за все заплатил друг. Специально приехал и расплатился по счетам. Какой-то старинный приятель Алека, тот, кого он, вероятно, знал задолго до того, как оказался в Бэйсуотере. Вы знакомы с этим другом, Элизабет?
Она покачала головой.
– Ясно. По каким еще счетам заплатил друг, вы, случайно, не знаете?
– Нет… Нет, не знаю.
– Чем вызван столь нерешительный ответ?
– Я лишь сказала, что не знаю, – теперь уже уверенно возразила Лиз.
– Но вы замялись, – настаивал Карден. – Мне показалось, что вы не сразу нашлись, что ответить.
– Ничего подобного.
– Лимас рассказывал что-нибудь об этом друге? Человеке со средствами, который знал, где жил Лимас?
– Он никогда не упоминал о нем вообще. Я считала, что друзей у него нет.
– Ах, вот как!
В зале повисла устрашающая тишина, тем более пугающая для Лиз, что, подобно слепому ребенку среди зрячих, она была отрезана от мира вокруг нее. Эти люди могли давать оценку ее ответам, исходя из каких-то своих непонятных стандартов, и по этой их молчаливой реакции невозможно было понять, что они думали.
– Сколько вы зарабатываете, Элизабет?
– Шесть фунтов в неделю.
– У вас есть какие-то сбережения?
– Небольшие. Несколько фунтов.
– Во что обходится наемное жилье?
– В пятьдесят шиллингов в неделю.
– Это немалая сумма, согласны, Элизабет? Вы платили за квартиру в последнее время?
Она беспомощно покачала головой.
– Почему же? – продолжал спрашивать Карден. – Вам не хватало средств?
Она ответила почти шепотом:
– Я теперь владею ею. Кто-то выкупил права на нее и прислал мне документы.
– Кто?
– Я не знаю, – слезы побежали по ее лицу. – Я не знаю… Пожалуйста, не надо больше вопросов. Я понятия не имею, кто это сделал… Но только шесть недель назад через какой-то банк в Сити… Одна благотворительная организация перевела… Тысячу фунтов. Клянусь, что понятия не имею… Дар от благотворительной организации, так мне объяснили. Вы же сами все знаете. Так скажите мне, кто…
Спрятав лицо в ладони, Лиз заплакала навзрыд. Она стояла спиной к аудитории, и ее плечи вместе со всем телом сотрясались при каждом новом приступе рыданий. Никто не пошевелился, и через какое-то время она убрала руки от лица, но взгляда не поднимала.
– Почему же вы не навели справки? – спросил Карден. – Или для вас обычное дело получать тысячефунтовые анонимные подарки?
Лиз промолчала, и Карден продолжил:
– Вы не наводили справок, потому что обо всем догадались. Так?
Вновь приложив ладонь к лицу, она кивнула.
– Вы поняли, что деньги прислал Лимас или друг Лимаса, верно?
– Да, – с трудом выдавила она из себя. – А на нашей улице прошел слух, что и лавочник получил деньги после суда. Много денег. Об этом только и было разговоров, и я догадалась, что здесь не обошлось без друга Алека…
– Как все-таки странно, – произнес Карден, обращаясь словно к самому себе. – Как необычно. Скажите мне, Элизабет, вас кто-нибудь навещал после того, как Лимас сел в тюрьму?