Когда они ушли, Робин принялась заламывать руки. Эта была одна из ее новых привычек. Сестра обзавелась ей, когда решила, что должна вести себя как леди. Но это значило, что Робин и вправду встревожена.
– Боже мой! Наверное, духи рассердились на нас! А вдруг мы оскорбили Реку?
Ничего мы ее не оскорбляли. Мы, конечно, уважаем Реку, но она не принадлежит к числу Бессмертных, и глупо верить, будто над нами носятся тучи сердитых духов. Мы ж не Звитт, чтобы верить в это! Я сказала Робин, что она становится такой же унылой, как Звитт. А Хэрн добавил, что вся эта болтовня насчет того, будто Река на что-то обиделась, – полная чушь.
– А если бы обиделась, то она бы нас и наказала, а вовсе не Звитт, – подытожил Утенок.
– Я просто имела в виду, что она могла обидеться, – пожала плечами Робин.
Когда мы перестали спорить, Хэрн задумчиво произнес:
– А ведь похоже, будто Звитт боялся папу.
– Хоть бы папа поскорее вернулся! – вздохнула я.
Но дни шли за днями, месяцы за месяцами, а никто не возвращался. Тем временем нам пришлось пасти нашу корову на берегу Реки, прямо за домом. Наверное, поэтому она и не подхватила коровью чуму, когда остальные коровы разболелись. Хэрн твердо уверен, что причина именно в этом. Той зимой с Реки часто наползал туман и накрывал пастбище. Наша корова, кстати, преспокойно паслась в этом тумане, – но люди говорили, будто туман принес с собой болезнь. Когда коровы начали умирать, а нашей все было хоть бы хны, на нас принялись косо поглядывать.
Хэрн от этого просто бесился. Он говорил, что наши односельчане – узколобые придурки. Хэрн уверен, что в мире всему на свете есть обычные, земные причины, а проклятия, невезение, духов и богов он к реальным причинам не причисляет.
– И почему, спрашивается, они винят нас в том, что их несчастные коровы дохнут? – возмущался Хэрн. – Видите ли, потому, что мы оскорбили Реку! Почему же в таком случае с нашей коровой все в порядке?
Робин попыталась утихомирить его:
– Хэрн, милый, а ты не думаешь, что с нашей коровой все может быть в порядке потому, что о нас заботятся наши Бессмертные?
– Вонь текучая! – возмутился Хэрн и с таким презрительным видом вылетел из дровяного сарая, что Робин отправилась на кухню, плакать, – она вообще часто плачет.
У меня тогда тоже мелькнула мысль поплакать. Но я плачу мало и вместо этого пошла к Утенку, поболтать. С Робин особо не поговоришь, а Хэрн чересчур рассудительный. Утенок же хоть и маленький, но с головой у него все в порядке.
– Хэрн не верит в Бессмертных, – сказал Утенок, – потому что их нельзя разложить по полочкам и объяснить.
– Тогда почему он не убежал в армию? – спросила я. – По-моему, только из-за того, что поклялся перед Бессмертными.
– Да потому, что он увидел, что такое эта армия, – усмехнулся Утенок. – И, кроме того, Бессмертных ведь и вправду не объяснишь.
– Так что, ты тоже в них не веришь?
Я была потрясена. Ну ладно – Хэрн! Но Утенок ведь младше меня! И, кроме того, мы в этот момент стояли прямо перед Бессмертными, и они должны были слышать слова Утенка.
Утенок посмотрел на меня:
– В такие вещи верят не потому, что их можно объяснить. Как бы то ни было, они мне нравятся.
И мы с любовью посмотрели на наших троих Бессмертных. Двое из них старые. Они почитались в папиной семье на протяжении многих поколений. Я помню, как глазела на них, еще когда лежала у очага в колыбели. Хэрн говорит, что я не могу этого помнить, но это он так думает. А я помню, и все. При свете очага кажется, будто Младший улыбается, – хотя днем его лицо даже не разглядишь. Его вырезали из какого-то розового камня, и камень здорово истерся. Видно только, что Младший играет на свирели, – а больше ничего и не разберешь.
А Единый еще старше. Тут вообще не поймешь, какой он из себя, – ясно только, что он выше Младшего. Сделан из темного камня с блестящими крапинками, но каждый год, побывав в огне, он изменяется.
Леди – из твердого шероховатого дерева. Когда отец только-только вырезал ее – это случилось вскоре после рождения Утенка, – она была светлой, оттенком напоминала шляпки грибов. Но с годами потемнела и стала цвета каштана. У Леди красивое и доброе лицо.
Утенок хихикнул:
– Они куда красивее, чем полено дяди Кестрела!
Я тоже рассмеялась.
У всех жителей Шеллинга до́ма стояли совершенно ужасные Бессмертные. По большей части это были изображения Реки. Ну, считалось, что это ее изображения. У дяди Кестрела это был кусок деревяшки, которая когда-то попала в сети к его отцу. Сильнее всего эта деревяшка походила на одноногого человечка с руками разной длины, – ну а чего еще требовать от полена, приплывшего по Реке? – но дядя Кестрел никогда с ней не расставался. Он даже взял ее с собой на войну.
Я очень хорошо все это помню. Год едва начался – лишь недавно миновал самый короткий день, – и в ту ночь грянул мороз. Такого мороза не было за всю зиму. Я замерзла. И даже проснулась среди ночи от холода. Мне приснился папа. Приснилось, будто он позвал меня откуда-то издалека и сказал: «Танакви, просыпайся и слушай внимательно!» А больше я ничего не услышала, потому что проснулась. А потом несколько часов не могла уснуть. В конце концов мне пришлось забраться под бок к Робин, так я окоченела.
Если верить воспоминаниям дяди Кестрела, той ночью умер папа. Конечно, трудно сказать наверняка, но мне так кажется.
А потом пришла ужасная болезнь. Почти все жители Шеллинга переболели, а кое-кто из маленьких детей умер. От Реки очень скверно пахло. Даже Хэрн признал, что эту болезнь и вправду могла принести Река. Было куда теплее, чем обычно в это время года, вода в Реке стояла низко и была какая-то затхлая, странного светло-зеленого цвета. Вонь доносилась до нашего дома, и от нее было никак не избавиться. Робин постоянно жгла в очаге чеснок, чтобы хоть как-то отбить этот запах. Мы все переболели, но не сильно. Когда немного поправились, мы с Робин пошли посмотреть, здорова ли тетя Зара. А то ее что-то давно не видно было в саду.
Оказалось, что она таки заболела. Но в дом нас не впустила.
– Убирайтесь отсюда! – крикнула тетя Зара из-за двери. – Нечего вам здесь делать!
Робин говорила с ней очень терпеливо – ведь тетя Зара была больна.
– Тетя, ну что за глупости? – сказала она. – Почему вы нас не впускаете?
– Да вы только гляньте на себя! – крикнула тетя.
Мы с Робин удивленно посмотрели друг на дружку. Робин очень тщательно оделась в гости, и меня тоже одела – отчасти потому, что воображала себя совсем взрослой, а отчасти потому, что хотела угодить тете Заре. А тетя Зара – воображала еще почище Робин. Так вот, на нас были новые зимние накидки с алыми поясами, а на поясах было вышито: «За короля!» Я выткала их в память о тех королевских гонцах. Сами накидки были затканы коричнево-голубым узором, и нам обеим этот цвет идет. Робин меня расчесала, да так, что голова болела до сих пор, и потому я точно знала, что волосы у меня не торчат обычным белым кустом, а лежат аккуратно. А у Робин волосы мягче и послушнее моих, хотя немного вьются. Робин заплела их, и косы спускались ей на плечи, словно две желтые веревки. Мы никак не могли понять, что же с нами не так.