Руны смерти и жизни, руны власти и крови, руны времени и силы. Собственные руны Тора и Йорд, Фрейи и Фригг, Ньорда и Браги, Локи и Тюра, руны всех асов и асиний. Они оживут последними.
Незримые потоки силы мчались сейчас над Асгардом, и Старый Хрофт жадно вбирал их, стараясь не пропустить ни капли. Сила лесов и вод, магия, несомая ветрами и песками, источаемая светилами, дневными и ночными, – всем Сущим.
Они были хозяевами мира. Пусть даже только одного – Хьёрварда и того, что примыкало к нему, – а не всего Упорядоченного. Пусть у них и нет пока возрождённого Иггдрасиля, но они будут вновь править тем, что принадлежало им изначально, по справедливости деля власть с уцелевшими мелкими богами и божками южных стран.
Они будут живыми!
Льётся кровь, вспыхивают руны – исполинские столпы призрачного света вздымаются к небесам, и гномы в изумлении вертят головами.
Ветер магии становится всё горячее, всё жёстче. Режет щёки, всё сильнее давит на грудь, и каждый новый взмах жертвенного ножа даётся О́дину всё тяжелее. Сила напоминает теперь прорвавший дамбу горный поток, обрушивающийся губительным водопадом в ничего не подозревающую долину.
Не оборачиваясь, Старый Хрофт видел скрестившую на груди руки Гулльвейг. Тонкие доспехи мало чем отличались от второй кожи. Мать Ведьм снисходительно ждала. Именно снисходительно, уверенная в том, что её-то «хозяин», что бы ни случилось, прикроет, спасёт, вызволит, защитит.
Ну, погоди, ведьма. Посмотрим, как запоёшь дальше.
Ветер становится обжигающим, тысячи огненных ос впиваются жалами в плоть Отца Богов, боль, такая же, как у простых смертных, растекается по телу; а над горизонтом, далеко за стенами возрождённого Асгарда, уже вздымаются волны пламени, словно небывалый огненный шторм забушевал в Межреальности, готовый прорвать тонкие стенки, отделяющие её от миров, ворваться в них и испепелить всё, и живое, и мёртвое.
Но этого мало. Старый Хрофт наяву видит сейчас Гнипахеллир, и Чёрный Тракт, и влекущиеся по нему процессии душ; и кого-то, кто предводительствует ими, причём это – явно и точно не Яргохор. Они замерли сейчас, в немом изумлении глядя на не видимое живым зарево, пляшущее в небесах, там, где кроются равнины Иды.
А сам Ястир? Да вот он, вот он, глубоко под землёй, в пустых залах Хель; проник, похоже, до самого её трона. Но кто тогда ведёт туда души?
А это? Альвланд, и его окрестности, и храм Познавшего Тьму, и мечущиеся в панике его служители; коричневокрылый сокол ожил и бьёт крыльями, словно готовый вот-вот сорваться в полёт.
И… нет, не может быть! – видение ведь может и лгать – вспыхивают на каких-то лугах и полях сверкающие арки высоких порталов, и из них начинает изливаться змея закованного в доспехи воинства. Идут быкоглавцы, идут ещё какие-то низкорослые существа в коричневых плащах… идут прямо на Альвланд, идут ко храму Хедина…
Порталы питаются тем же ветром магии, что ожил, повинуясь рунам Старого Хрофта, что поддерживается его жертвоприношениями. Отец Дружин ясно видит сейчас множество завихрений и водоворотов, где сила закручивается в тугие воронки – над храмами и святилищами, «заколдованными местами» и сокрытыми с незапамятных времён артефактами.
Колдуны и шаманы, жрецы и ворожеи, даже знахари и травники – все, по всему Хьёрварду, замерли, застыли, напряжённо вглядываясь и вслушиваясь. Пресловутые «основы мира» не пошатнулись, но старые кости земли ощутимо дрогнули несколько раз, словно получив чувствительный толчок.
Ничего, ничего, успокаивал себя Старый Хрофт. Так и должно быть, этого и следовало ожидать, такова цена, её придётся заплатить…
Но не тебе, вдруг пришла холодная мысль.
Когда вспыхнула последняя из составлявших кольцо рун и остались неживыми лишь собственные руны асов, твердь Иды под ногами Старого Хрофта качнулась, словно палуба корабля. И раз, и другой, и третий.
Взмахнула руками, потеряв равновесие, даже Гулльвейг.
А потом – в какой-то миг стали разбегаться, расползаться, падая на четвереньки, даже твёрдые, как кремень, и невосприимчивые к магии гномы. Кое-как, падая, помогая друг другу, они пытались выбраться за ворота Асгарда, ибо воздух быстро заполнялся самым настоящим огнём, так, что даже Фенриру нелегко стало удерживать в повиновении остатки жертвенного стада.
Огонь, едкий дым, испепеляющий жар.
Гномы бегут. Бесстрашные воители, они готовы дать бой любому врагу во плоти или без оной, но здесь просто становится нечем дышать.
Кольцо рун пылает вовсю, рука Хрофта режет горло последнему быку, и возле жертвенной чаши, заполненной теперь чем-то яростно-алым, уже не кровью, но её «алхимической сутью», остаётся лишь сам Отец Дружин. Фенрир припал на брюхо, на оскаленной морде – ярость и жажда боя.
Надменный маг Скьёльд – ты тоже здесь, эвон, растянулся на брюхе, лицо искажено не то ужасом, не то яростью. Слабак. А туда же – навязывал свою «помощь»!.. Справлюсь и без тебя, ничтожный!
Да, досталось всем – даже Гулльвейг – на одном колене, в попытках сохранить достоинство и не растянуться лицом вниз.
Равнины Иды сотрясает буря, но башни и стены нововозведённого Асгарда стоят неколебимо, словно и не уходят глубоко в содрогающуюся твердь их фундаменты.
Что-то пошло не так, осознал Старый Хрофт. Чего-то не хватило его заклятию, самой малости – руны асов остаются мёртвыми и тёмными, несмотря на всю текущую через них мощь.
Нет! Он не сдастся! Ещё, ещё, совсем немного, самую малость – и алая суть крови рванётся по изломам священных рун, вливая жизнь в тени асов и соединяя их с плотью.
Гулльвейг попыталась приподняться и не то подползти, не то придвинуться к нему, протянула руку, явно собираясь что-то сказать.
«Нет! Знаю я твои слова, ведьма! Опять одолжиться у Дальних, вот будет твой совет. Ради такого не стоит открывать и рта».
Нет, он справится сам.
Пусть погибнет мир, но восторжествует справедливость!
* * *
– Зачем ты преследуешь меня, Восставший?
– Я свободен идти куда захочу, дочь О́дина. Если тебе что-то не по нраву – попробуй и останови меня силой.
«Ну точно как эйнхерии», – мелькнуло у Райны, и наперекор всему она вдруг ощутила, что готова улыбнуться. «Новый Бог… а где-то – по-прежнему мальчишка. Какие прибивались к наёмным полкам…»
– Это неучтиво – навязывать своё общество страннице, не желающей его.
– Учтивость оставь Познавшему Тьму, а у нас всё по-простому. Я иду куда хочу, валькирия. Тебе это не по нраву? Одолей меня в поединке.
– Тебя? – «Тебя, Нового Бога?» – чуть не вырвалось у неё. Но нет, Бог у неё теперь только один, и совсем иной.
– Меня. Ты хвалилась, что куда старше меня. Это правда. Значит, у тебя куда больше опыта. Девы Битвы славились смертоносностью в схватке, если, конечно, старые легенды не лгали. Могу держать одну руку за спиной, если угодно.