Неподалеку от дома по пути в магазин к нему привязался молодой человек в синей куртке. Мистер Грин предположил, что тот хочет разузнать дорогу куда-то. Он сделал так, как всегда: покачал головой и продолжил идти, хотя молодой человек был настойчив, и отделаться от него оказалось не так-то просто. Поскольку нарезка была дороже, чем цельный батон, мистер Грин ее не купил. Он приобрел большой овальный батон белого хлеба, с хрустящей корочкой и еще теплый, бережно завернул его в тонкую пергаментную бумагу и в соседнем магазине купил газету «Ивнинг стандард». За нее он уплатил из собственных денег. Затем прошаркал, окруженный своей приватной тишиной, по шумному Бродвею, возвращаясь домой другой дорогой, но при этом стараясь не слишком задерживаться – было бы неправильно и нехорошо заставлять больного человека ждать.
На полпути вверх по лестнице ему пришлось остановиться, чтобы отдохнуть. Брайди Флинн, идущая домой из «Розы Килларни», поравнялась с ним и прошла мимо, даже не попытавшись заговорить с ним, но из любопытства прочла записку, лежавшую расправленной на плоском столбике перил. Затем девушка скрылась за поворотом лестницы. Мистер Грин положил сдачу с фунтовой банкноты – пятидесятипенсовик, две монеты по десять пенсов и один пенни – на записку и тщательно завернул в нее мелочь. Затем с трудом вскарабкался на третий этаж. На площадке он положил газету на пол у дверей Марти Фостера, батон в упаковке – поверх газеты, а кулечек с монетами – поверх батона. Потом постучал в дверь, но ждать не стал.
Найджел не сразу подошел к двери. Он подумал, что стучит, должно быть, старый Грин, но не был в этом уверен, к тому же у него был повод нервничать. С того момента, как он подсунул записку под дверь Грина, дверной звонок звонил несколько раз – не меньше пяти, если точнее. Во второй раз, когда он зазвонил, Найджел прижал Джойс в углу дивана и уткнул ствол пистолета ей в грудь, сняв предохранитель. Лицо девушки посерело, она не издала ни звука, но Найджел сам не знал, как выдержал эти минуты. Он слушал, как звенит, звенит звонок, – кто-то там, внизу, нажимал кнопку, – и непроизвольно стискивал зубы и напрягал мышцы.
Примерно полчаса спустя после этого раздался стук в дверь. Найджел по-прежнему, хотя и менее напряженно, удерживал Джойс под дулом пистолета. Заслышав стук, он ткнул стволом ей в шею. Когда из комнаты мистера Грина снова донесся свисток чайника, Найджел осторожно подошел к двери и чуть приоткрыл ее левой рукой, правой продолжая наставлять на Джойс пистолет. На площадке никого не было. Брайди принимала ванну, он видел ее силуэт через матовое стекло в двери ванной комнаты.
При виде хлеба, при запахе, просочившемся сквозь тонкую обертку, у Найджела закружилась голова. Он схватил батон вместе с газетой и кульком мелочи и пинком захлопнул дверь.
Джойс тоже увидела и учуяла хлеб. Она приглушенно вскрикнула и шагнула к нему, вытянув руки. Пистолет в руке Найджела все еще был направлен на нее, но она почти не замечала этого.
– Сядь, – скомандовал Найджел. – Ты получишь свою долю.
Он не стал искать нож, чтобы разрезать хлеб, а просто разломил. Батон был мягким и очень пышным и еще не совсем остыл. Найджел сунул кусок Джойс и вонзил зубы в свой ломоть. Забавно, он часто читал о том, как люди ели просто хлеб, без масла, колбасы или чего бы то ни было еще – в основном в древние времена или, по крайней мере, достаточно давно, – и гадал, как это так. Теперь он понял. Голод сделал хлеб безумно вкусным. Найджел съел почти половину батона, запив чашкой воды с виски. Теперь, когда его голод несколько утих, можно было взяться за вторую по значимости покупку, принесенную мистером Грином, – газету. Еще не закончив жевать, Найджел принялся пролистывать страницу за страницей.
«Форд Эскорт» нашли в гараже доктора Болтона. Не то чтобы там было сказано так прямо: в газете было напечатано «в сарае в Эппинг-форест». «Теперь они меня выследят, – подумал Найджел. – Через коммуну, через того парня-мебельщика, школьного дружка Марти». Он резко повернулся к Джойс.
– Послушай, все, о чем я тебя прошу, – это тихо посидеть чертовы два дня. Это по тысяче фунтов за день. Всего два дня – и можешь рассказывать что хочешь. – На Найджела снизошло вдохновение. – Тебе даже не обязательно оставлять деньги себе. Если ты такая честная дура, можешь вернуть их банку.
Джойс ему не ответила. Она сгорбилась, потом согнулась пополам от боли. Свежий хлеб терзал желудок, пустовавший в течение пяти дней. «Ей так же плохо, как Марти, так же плохо, как этому безмозглому болвану», – мимолетно подумал Найджел, и тут его тоже пронзила боль, как будто железные пальцы впивались в его внутренности.
По крайней мере, это обуздало его желание прикончить весь остаток батона. Самый сильный приступ боли миновал примерно через полчаса. Джойс лежала ничком на матрасе и, похоже, спала. Найджел смотрел на нее с ненавистью, к которой примешивалось отчаяние. Он думал, что следует поставить ей ультиматум: или она забирает деньги и обещает молчать один день, или он ее пристрелит. Это единственный способ. Он не мог вспомнить точно, но был уверен, что отпечатки его пальцев остались где-то в «Форде Эскорт», и полиция наверняка сличит их с отпечатками в коммуне: в доме его родителей искать нечего, там все поверхности ежедневно вытирали начисто. Джон Как-Его-Там, который возит мебель, может рассказать о его знакомстве с Марти Фостером, и тогда… сколько времени им понадобится? Возможно, они уже в Ноттинг-хилл, сличают отпечатки. Бывал ли Марти когда-нибудь в коммуне? Это Найджел тоже никак не мог вспомнить.
Если он сбежит в Южную Америку, то не будет никакой разницы, пристрелит он Джойс или нет. Он мог бы попытаться сделать это, когда в доме не будет никого, кроме старого Грина. Найджел очень хотел это сделать, он знал, что получит от этого удовольствие. Хотя он уже знал вид из окна наизусть, так, что мог точно его нарисовать или набросать его план, но тем не менее подошел к окну еще раз и выглянул, чтобы проверить определенные особенности места. Дом примыкал только к одному из соседних зданий. Найджел распахнул окно – впервые с тех пор, как в эту комнату въехал Марти, – и высунулся наружу. Джойс не пошевелилась. Ему нужно было убедиться, что на третьем этаже соседнего дома в окнах нет занавесок, – он помнил, что так было когда-то давно, до того, как все это началось, и он еще волен был приходить и уходить в любой момент и слоняться по улицам сколько вздумается. Соседний дом он видел довольно отчетливо. Все было именно так, как помнил Найджел. Квартира была пуста, а значит, за стеной кухни не было никого, кто мог бы услышать выстрел. Скорее всего, жильцы нижних этажей целый день были на работе.
Найджел уже нырнул обратно в комнату и собирался закрыть окно, когда заметил человека, стоящего на противоположном тротуаре. Захлопнув створки, Найджел запер их на шпингалет. Что-то знакомое было в мужчине, топчущемся на тротуаре, хотя Найджел не мог вспомнить, где видел его прежде. Человек был одет в джинсы и темный пуловер, поверх которого носил куртку или ветровку на молнии. Его средней густоты каштановые волосы не были ни особо короткими, ни длинными. Выглядел он лет на тридцать пять.
Найджел решил, что никогда раньше не видел этого типа, но спокойнее ему не стало. Возможно, тот человек кого-то ждал, но тогда он выбрал странное место – у церкви возле поворота с Чичели-роуд. Это мог быть полицейский, сыщик. Возможно, это он постоянно звонил в дверь. Найджел прикинул, что одежда мужчины выглядела совсем новой, а манера держаться казалась несколько скованной, как будто он не привык так одеваться и ему было в этом неуютно. Полисмен в штатском? Найджел заставил себя отвернуться от окна, сесть и еще раз пролистать газету. Когда десять минут спустя он снова подошел к окну, мужчина уже ушел. Найджел слышал, как захлопнулась дверь в комнату Брайди, вниз по ступеням простучали ее шаги – соседка ушла на работу.