— Нет.
— Это, наверное, полное безумие, но мне тут и вправду словом не с кем перекинуться. Алла, сама понимаешь, та еще стерва. Николаше на все плевать. Ольга за детей любого в бочке с дерьмом утопит… ну а Кирилл выше всех нас, простых смертных. — Это Игорь произнес, не скрывая злости. — Бабкин любимчик… Ничего, посмотрим, вот бабка помрет, и тогда…
Он осекся, и Жанна тихо поинтересовалась:
— Что тогда?
— Ничего, Жанночка, не слушай. Это место меняет людей. Вот и я постепенно становлюсь полным дерьмом… Надо уезжать. — Он остановился у зеленой стены. — Ты была в лабиринте?
— Нет.
— Тогда идем, только обуюсь, там дорожки гравием посыпаны, колются. Не бойся, я там все ходы и выходы знаю. Мне в нем нравится, единственное место, где тебя оставят в покое. И думать хорошо. И работать… Наверное, горбатого могила исправит, но я вновь хочу попробовать.
Игорек обулся быстро и руки вытер о джинсы.
— На будущее, если захочешь погулять одна, все время держись левой стены и обязательно выйдешь. Там, кстати, пруд имеется с золотыми рыбками…
Зеленая стена тянулась и тянулась. Жанна попыталась было разглядеть, где она заканчивается, но вскоре сдалась. Лабиринт выглядел если не бесконечным, то достаточно большим, чтобы в нем и вправду можно было заблудиться. Вход в него был спрятан между двумя зелеными колоннами.
— Не бойся, — сказал Игорь, широко улыбнувшись. Жанна хотела ответить, что вовсе и не боится, но промолчала, потому что сердце стучало быстро, неровно.
Сказать?
Попросить, чтобы к дому проводил? Но признаваться сейчас в собственной трусости Жанна не готова. А потому просто постарается держаться Игоря. Не бросит же он ее в лабиринте, в самом-то деле!
Он же шел уверенно, не замечая Жанниных сомнений. И рассказ продолжил:
— В общем, последний год перед выпуском я почти и не выходил из мастерской. Похудел на пятнадцать килограммов… вроде как нервное… меня потом полгода откармливали. Откормили.
Игорь похлопал себя по бокам. Он и вправду не выглядел исхудавшим.
— Главное, что я закончил работу… Я мечтал о выставке, а тут бабка объявилась. На работы смотреть даже не стала, денег кинула и Кирилла, чтоб, значит, все организовал. Мы с Кириллом никогда особо приятелями не были, но вынужден признать, что организовал он все по высшему разряду. Приличная галерея, в которую меня и вправду без протекции не взяли бы… приглашения… пресса… Самое смешное, что я совершенно не волновался. Я был уверен, что достоин этой чертовой выставки…
Игорь остановился на развилке.
Три дорожки, как в сказке: направо пойдешь… налево…
Он выбрал прямо. И Жанна пошла за ним. В лабиринте было прохладно и тихо. Шуршал гравий под ногами, слабо подрагивали зеленые листья, за которыми проглядывало плотное плетение ветвей.
— Я был горд собой. И надеялся, что мама мною тоже гордится. Я ведь посвятил выставку ей. Ее памяти. А потом прочел в газетах…
Он резко выдохнул.
— Меня не ругали, нет. Хвалили. Но творческие люди умеют похвалить так, что похвала получится с явным привкусом дерьма. Мой случай. Меня хвалили за технику… за дотошность, за точность передачи цвета… а это… это, знаешь, как похвалить повара за то, что у него пироги круглые. Нет, хреновое сравнение, но другое в голову не идет.
Жанна вздохнула и коснулась локтя кузена:
— Тебе было плохо.
Не вопрос, потому как ему и сейчас плохо от тех воспоминаний. Игорь не собирался отрицать, только головой дернул, признался:
— На меня повесили ярлык ремесленника… это неплохо, но… знаешь, мне раз и навсегда определили место. Отказали в том, чтобы стать творцом… Тебе не понять.
Он и руку отдернул, но тут же успокоился, сказал:
— Извини, Жанна, я и вправду слишком остро на это все реагирую. Теперь-то я понимаю, что поспешил… Знаешь, дело ведь не в картинах, а в том, что у меня вновь было слишком много всего. Теперь уже не мастерская и краски, не родители именитые, но сама возможность прорваться в центральную галерею. Вчерашний выпускник, и вдруг персональная выставка… а многие из тех, кого я пригласил, дурак ушастый, первой своей выставки годами добивались, выгрызали свое у жизни. Мне же все досталось по первому «хочу». Вот мне и отомстили… не со злости, нет. Из зависти. И еще из желания показать такому сосунку, как я, место, его достойное. И у них получилось. Я и вправду впал в депрессию… пить начал… творческая же душа…
— И ты переехал сюда?
— Меня сюда перевезли. После трехмесячного запоя. Честно говоря, помню то время смутно. Я гулял… кажется, спалил пару картин… и еще несколько порезал. Главное, что почти не просыхал. А потом явился Кирилл аки ангел господень и велел угомониться. Я его послал, это я помню четко, и драться полез. Он же меня приложил лбом о стену. Очнулся я уже в больничке, специализированной, где меня из запоя вывели, антидепрессантами накачали по самое горло. А для полноты врачебного эффекта приставили душеведа, который в моем прошлом принялся ковыряться. Я в этой больничке провел следующие полгода. Кирилл навещал.
Игорь выдохнул резко и кулаки стиснул.
— Он поганец, да… и я просился домой… я клялся, что больше к бутылке не притронусь, и вообще… я ненавидел это место, такое приличное, уютное, но… и дорогая психушка психушкой остается.
— Зачем ты…
— Рассказываю тебе? — Игорь подал руку, помогая переступить через каменную борзую, которая разлеглась поперек дорожки. — Затем, что тебе все равно расскажут, только слегка переврут. А мне не хотелось бы, чтобы единственный адекватный человек в этом доме считал меня психом. Я не псих, я…
— Творческая личность.
— Вроде того. Меня мутит от этого словосочетания. Творческая… Они у меня в голове здорово покопались. Я потом долго отходил… таблеточки пил… их мне Кирилл лично приносил, следил, чтобы я по недомыслию не пропустил ненароком. Заботливый, чтоб его. Сейчас налево. Пруд здесь красивый, я люблю сидеть, смотреть на рыбок… Не говори никому, пожалуйста, но я снова писать начал… не маслом — акварель, купил тайком… в лабиринте прячу.
— Ты мне настолько доверяешь?
— Я хочу тебя нарисовать, — признался Игорь. — Я их всех рисую. Я тебе покажу потом, ладно? А ты мне честно скажешь, что думаешь… только честно, да?
— Да. — Голос Жанны дрогнул.
Она не знала, сумеет ли соврать убедительно, и очень надеялась, что лгать не понадобится.
— Боишься меня обидеть? Не стоит. Я не обидчивый… закалили характер.
За очередным поворотом обнаружилась арка, увитая белыми цветами.
— Прошу, — Игорь подал руку. — И наверное, я все-таки уеду отсюда… В прошлом году еще собирался, но бабка потребовала, чтобы я перестал ерунду молоть. Знаешь, она странная. С одной стороны, совершенно невыносимый человек, а с другой — она и вправду о нас заботится, по-своему. Она точно знает, что для нас хорошо, а что мы не согласны, так это — капризы…