— Я думал, Лега, ты разумный мужик, — с сожалением сказал Герман.
К дровяному сараю с тыла подобрался Басунов — так, чтобы его не было видно из окон домика. Виктор не доверял перемирию.
— Времени на разговоры нет, — Басунов прищурился на закатное солнце. — До темноты надо управиться. Ян, пошмонай на соседних дачах, нужна ещё одна такая бандура, — Басунов пошлёпал рукой по грязной перекладине самодельной лестницы из двух жердин, приставленной к стене сарая. — Лега, Темурчик, не прозевайте Немца. Я отойду перетереть с боссом.
Басунов пошагал по заснеженным грядкам к краю участка — к малине и полосе отчуждения перед железнодорожной насыпью.
— Парни, дайте уйти! — издалека, из домика попросил Герман.
— Конец базару, Немец, — отрезал Темурчик.
— Будет бойня, — предупредил Герман. — Я не сдамся.
С «сайгой» в руках он привалился спиной к простенку. Над ним тикали старые комнатные часы. По доскам потолка разъехались кривые малиновые лоскуты вечернего света — заколоченное окно насекло закат сикось‑накось.
— Убивать не хочу, но буду! Оно вам надо — за бабло для Витюры?
— Басунов сука, но не кинет босса, — с улицы ответил Тотолин.
— А кого он не кинул, Лега? Лихолета? Бычегора? Каиржана?
— Хорош мозги пилить! — разозлился Тотолин и отошёл от домика.
Басунов в это время осматривал край участка Яр‑Саныча, где росли кусты малины. Никакой будки погреба. Вообще никаких следов. Тонкий снег застелил всё ровным чистым слоем. А на чертеже — вот он, погреб. Он не мог исчезнуть. И нарисовать его по ошибке тоже не могли: всё остальное на схеме совпадает до мелочей. Значит, погреб здесь, под землёй, а в нём мешки с деньгами. Басунов достал зажигалку и с уголка подпалил листок с планом.
Вальнуть Немца — ерунда. Убив Немца, можно отвертеться, отсудиться, откупиться. А реально трудным делом станет разговор с Щебетовским. После шантажа Георгия Николаевича все пути назад будут отрезаны.
Басунов по мобильнику вызвал Щебетовского. Ну, с богом.
— Георгий Николаевич? Да, мне есть что сообщить, — Басунов смотрел на поезд, пролетающий мимо Ненастья. — Георгий Николаевич, Неволин больше не проблема. Я знаю, где ваши деньги. И это знаю только я один.
— А где Дибич? — помолчав, брюзгливо спросил Щебетовский.
— Не в курсе. Он опоздал к ярмарке. Я догадываюсь, что вы направили его опередить меня, — Басунов понимающе вздохнул. — Георгий Николаевич, мы с вами давно знакомы. Давайте и дальше вместе работать.
— Что ты имеешь в виду, Витя?
— Я не хочу красть ваши деньги, как Неволин, — Басунов с трубкой возле уха прогуливался по заснеженному огороду. — Но и не хочу возвращать их за пять процентов комиссионных. Георгий Николаевич, я хочу быть вашим компаньоном и совладельцем Шпального. Вы можете переписать на меня акции, или долю уставного капитала, или часть площадей. Можете отдать мне в собственность какую‑нибудь неотчуждаемую структуру… Всё на ваш выбор. Мои фонды пусть остаются в вашем управлении, а я претендую на прибыль с них. В общем, я жду вашего предложения, Георгий Николаевич.
Басунов аккуратно надавил на кнопку отбоя и перевёл дыхание. Дело сделано. И теперь Немец уже не нужен. Надо заставить парней грохнуть его. Это, кстати, тоже не так уж просто, ведь на дворе не девяностые.
Басунов направился к домику Неволина. Высокое свежее пламя заката в зените остывало радужной синевой. Ветви деревьев, столбы и провода на фоне зарева рисовались тонко и чётко, будто нити в оптике прицела. Холод плыл, как невидимая вода. Длинные поезда увесисто летели над насыпью в сотрясении озноба. Пространство цепенело, прорастая льдом по капиллярам.
— Новая установка от босса, — сухо сказал Басунов Темурчику, Леге и Яну. — Немца нельзя отдать ментам. Или берём сами, или кончаем.
Парни уже продрогли возле дома Немца. Тотолин отвернулся, дуя в кулак. Он не хотел смотреть в глаза Басунову. Неужели Немец был прав?
— Может, сразу спалим в доме? — испытующе предложил Басунов.
— Мы не каратели, Виктор, — сдерживаясь, непроницаемо сказал Лега.
— Западло сначала не попробовать взять, — Темурчик грелся, разминаясь боксёрскими движениями плеч и торса.
— Ладно, — усмехнулся Басунов. — Только ждать нам некогда. Пойду в последний раз предложу мудаку сдаться.
В общих чертах он уже составил план действий.
Подняв руки, он приблизился к домику, чтобы Немец видел его, и поднялся на крылечко к двери. Кричать снизу в окошко он не хотел.
— Эй, Неволин, — негромко позвал он. — Слышишь меня?
— Слышу, Виктор, — из‑за двери отозвался Герман.
Басунов подумал, как бы выразиться убедительнее.
— Я знаю, где ты спрятал деньги. В закопанном погребе.
Басунов отодвинулся, чтобы Немец не выстрелил по нему через дверь.
— Ты больше не нужен, Немец. Сейчас парни будут тебя убивать.
Герман тоже стоял так, чтобы Басунов не выстрелил в него через дверь. В душе у Германа рушились все опоры, все надежды.
Басунов сказал Немцу о погребе не из желания поглумиться: Немца (как и Тотолина с Рамзаевым) надо было вынудить стрелять на поражение. Если он сам не начнёт убивать, то парни могут оставить его в живых.
— И ещё напоследок, — добавил Басунов, — хочешь знать, кто отработал Лихолета? Сучилин. Это правда, Немец, я не перевожу стрелки с себя, если ты так решил. Ян выполнил заказ. Ну, и всё. Передавай привет Лихолету.
Басунов отступил, прикрываясь углом домика, но Герман и не собирался стрелять. Сгорбившись, он стоял в тёмной комнате с «сайгой» в опущенной руке и думал, что это, похоже, конец. Так много важного всегда узнают лишь под занавес. Как грустно… Как отчаянно жаль Танюшу, которая останется одна, без любви, без помощи… Ну почему нельзя иначе?..
Герман вспомнил, как тогда, на Хиндаре, прапор Лихолетов объяснял ему, салаге: война — это не «ура, в атаку!». Война — соперничество со своими же пацанами. А враги — только препятствие, только слепое орудие смерти. Поэтому нужна идея братства: свой своего не кинет. Вот и сейчас его идут убивать не менты, а свои же — «афганцы». И Серёгу убили свои. И Танюше поломает жизнь он, Герман, — тот, кто был ей самым своим из всех на свете.
— Мужики, уговоры Немца закончились, — деловито сказал Басунов. — Значит, план штурма следующий. Мы атакуем сразу с четырёх сторон и на обоих этажах. Я по приставной лестнице лезу вон в то окно на втором этаже, Ян — на другой стороне дома лезет в противоположное окно.
Басунов внушительно глядел в глаза тому, с кем разговаривал, и руками показывал действия бойца, жестами подкрепляя слова.
— Как только мы с Яном разбиваем стёкла, Лега вышибает дверь, а Темур — окно, где верба. Лега, Темурчик, вы остаётесь снаружи и давите Немца огнём, заставляете его лечь на пол и не поднимать головы. Мы с Яном падаем на него со второго этажа. Помните, кто где, и не зацепите друг друга.