А прапорщик Лихолетов лежал, глядел на взорванный танк, и ему было ясно: с тремя бойцами он отрезан от своих. Мост наглухо загромождён горящей машиной, не протиснуться мимо, не перелезть, а бурную горную речку не перейти вброд и не переплыть. «Духи» сейчас побегут к мосту — и наткнутся на «шурави». И тогда конец Шамсу, Дуське, Немцу и прапорщику.
Но Серёга Лихолетов не собирался погибать. Он живучий. Он упрямый. Он самый умный. Он сам не сдохнет и другим не даст. Серёгу пробила дрожь нервного возбуждения. Он на одних локтях толчками быстро пополз вперёд, ближе к своим бойцам. А где‑то рядом завопили «духи» — радовались победе.
— Соображаете, в какую мы жопу попали? — шёпотом спросил Серёга.
Бойцы смотрели на него ошалелыми глазами.
— Нам нужно укрытие. Чтобы отсидеться, пока наши не вернутся.
— За мостом гора из глыбин, может, туда? — предложил Немец.
— Правильно мыслишь, боец, — одобрил Серёга. Для себя он уже всё давно решил. — Туда и метнёмся. Лишь бы нас басмачи не унюхали.
Он повернулся на бок и вытащил из подсумка две дымовые гранаты.
— Учитесь, дрищи, — сказал он, — всегда нужно иметь дымовухи. Одну я сейчас бросаю вон туда, в ямку. Вторую — за дорогу. Через пятнадцать секунд встанет завеса. По моей команде сдёргиваем все вместе и гоним, как мама заругает. Кто отстанет — пристрелю. Наша цель — вон те скальные развалы. Забираемся и шкеримся по щелям, как тараканы под плинтус. Задача ясна?
Шамс лежал лицом вниз, обхватив себя за каску. Дуська плакал.
— Покурим — вдруг напоследок? — весело и зло спросил Серёга у Немца.
— Курить вредно для здоровья, — хмуро ответил Немец.
* * *
Глыбовый развал оказался удачным убежищем. Он начинался под скальной стеной (вернее, скальная стена, разрушаясь, превращалась в развал) и тянулся до речки. Многие глыбы размерами превосходили грузовик или даже автобус. Расщелины между этими громадами были забиты крупными обломками и каменным крошевом, но хватало места и для людей. В тесных лабиринтах было жарко, как в утробе натопленной русской печи, и пыльно; ноги то и дело проваливались в какие‑то косые пустоты.
Серёга, Немец и Шамс друг за другом пролезли в узкий зазор и оттуда выглянули наружу, как из траншеи полного профиля. Открывался вид на всю долину Хинджа, ярко освещённую солнцем, на изрытую воронками дорогу и на мост с сожжённым танком. А Дуську ничего уже не интересовало, он сел на дно в углу расщелины и скорчился.
Советская автоколонна потеряла сапёров, БМП головной бронегруппы и танк с командиром; двигаться дальше или оставаться на месте означало самоубийство, и колонна в рокоте моторов уползла назад, в Шуррам. Дорога опустела, пылища улеглась, дым разнесло. На мосту тихо курился обгорелый Т‑62 — будто жуткий железный пирог на противне. Сорванная танковая башня валялась в реке в кипящих бурунах и напоминала огромный ковш.
Серёга наблюдал за долиной. Душманы выбрались из своих пещер, ходили по воронкам, осматривали машины, что‑то делали, переговаривались, хотя голоса до развала не доносились. Серёга прикинул, что «духов» около полусотни. Одеты как обычно: ботинки или сандалии‑чабли, тёмные штаны мешком, длиннополые светлые рубахи, жилетки или пиджаки, круглые шапочки (в Шурраме их называли пуштунками) или чалмы. Многие «духи» обмотаны через плечо пулемётными лентами. Серёга не сумел определить, кто у «духов» командиры‑курбаши, но понимал, чем заняты «бородатые»: ищут трофеи, минируют расстрелянную технику и трупы врагов.
— Слышь, Серый, я думаю, что за нами вертушки пришлют, — жарко зашептал Шамс. — Мост‑то перекрыт… Сколько ждать, по твоей прикидке?
— От базы зависит, — сухо ответил Лихолетов, размышляя о другом.
«Шурави» всегда возвращались на место боя — увозили тела убитых и проводили акцию возмездия, если заставали «духов». На это и рассчитывали бойцы Лихолетова. Но душманы явно не собирались уходить из долины, значит, бойцам эвакуация не светит — «духи» не подпустят их к вертушкам. «Черпаки» ещё не поняли, что они все — в западне, а прапорщик Лихолетов, конечно, понял, но молчал: у него теплилась слабая надежда, что вертолёты сядут возле моста или хотя бы зависнут над танком. Бойцам же не следует знать правду раньше времени. Лихолетов этим салагам не доверял.
Впрочем, один из салаг — Немец, водитель «Урала», — опасений вроде не внушал. Поначалу Серёге показалось, что этот парень потерял контроль над собой, заистерил, перестал соображать, короче, обоссался. Но потом Серёга убедился: да, Немец крепко напуган, однако всё делает правильно и быстро; он вменяемый и управляемый, он слышит командира. (Кстати, он вытащил из кабины грузовика своего раненого напарника — это плюс…)
А вот Дедусенко скиксовал. Он втиснулся в свой угол и плакал. Автомат валялся рядом на камнях, как что‑то лишнее и бесполезное. Серёга подумал, что не напрасно сами «черпаки» презирали Дедусенко и называли Дуськой.
Ваня Дедусенко, нежный домашний мальчик, страшился всего. Афганцы вызывали у него омерзение, как пауки. Война была Ване противоестественна, и в столкновении с противником он вёл себя как крыса, внезапно угодившая на свет: метался, готовый юркнуть в любую дырку. Драться Дуська не умел и боялся «дедов». Командиров Дуська тоже боялся, потому что они заставляли бежать туда, где ужас и страдания. И сейчас Ваня сторонился Лихолетова: от прапорщика исходила угроза. Такие, как Лихолетов, всегда гонят на гибель — в марш‑броски или на боевые выходы. Дуська даже дрожал от напряжения — настолько он не хотел видеть прапора, не хотел слышать его приказы.
Но Серёга не обращал внимания на ненависть Дедусенко, Дуська — ноль; Серёга следил за третьим бойцом — за Шамсом. Страх не размазывал Шамса, как Ваню; от страха Шамс начинал быстро думать и быстро действовать, но не примерялся к действиям других бойцов и мог всех подставить под удар. Он выгадывал позиции, удобные только ему. Он вырывался из опасности, не заботясь, что кому‑то придётся за него расплачиваться. Рамиль Шамсутдинов научился воевать, но в одиночку. И командиров он считал дебилами.
— Кажись, вертушки на подходе, — сказал Серёга, разглядывая долину.
— С чего ты решил? — тотчас вскинулся Шамс.
— «Бородатые» забегали. В норы прячутся, — Серёга поправил чёрные очки. — Наверное, по радио услышали, что много шайтан‑арба летит.
Шамс и Немец сощурились на ослепительное небо.
Сквозь шум реки пробилось дальнее клокотание, быстро усилилось, и вдруг из‑за скальной стены вынеслись два камуфлированных вертолёта. Это были «крокодилы» — боевые Ми‑24. В Афгане вертолёты ходили парами. Поджарые и длинные, они накренились в повороте, и в двойных пузырях кабин блеснуло солнце. Растопыренные короткие крылья словно отогнулись вниз под весом прицепленных блоков с вооружением. Винты рубили воздух широко и мощно. На бортах «крокодилов» Серёга заметил красные звёзды, номера и нарисованных драконов с огромными ракетами в когтистых лапах.