– Вы явно не здешний! – засмеялся старик. – Королевская тюрьма.
«Однажды, – рассказал старик, – мне прислали приказ: срочно казнить одного из заключенных. Юноша восемнадцати лет, по фамилии Хансен. Заговор против короны. Он сидел уже более года. И вот решение было вынесено.
Вечером я сообщил об этом Хансену.
Он даже не спросил, можно ли написать прошение о помиловании.
– Завтра, – сказал он, – ко мне на свидание приезжает невеста. Дайте нам провести вместе два дня. Пусть она не знает о приговоре. А когда она уедет, вы меня повесите.
– Расстреляем, – сказал я. – Вы бывший кадет, вам положена пуля.
– Тем лучше, – сказал он.
Назавтра его невеста сошла с парома, который курсировал между островом и материком. Она пришла в контору, чтобы узнать, в каком из казематов сидит ее жених. На столе она увидела расписание казней и прочла его имя. Она побледнела и чуть не упала. Я усадил ее на скамью.
– Он ничего об этом не знает, – солгал я. – Он так ждал свидания с вами. Подарите ему два дня безоблачного счастья.
– Вы, наверное, добрый человек, – сказала она.
Я разрешил Хансену и его невесте свободно ходить по острову. Они гуляли по берегу, взявшись за руки. Я любовался их юностью и мужеством.
На вторую ночь началась непогода. Мне не спалось. Я встал, надел плащ и пошел на лодочную пристань.
Хансен и его невеста стояли и глядели, как лодки бьются о причал.
Я мог дать им весла и крохотный шанс. Они были так сильны и прекрасны, что я почти поверил – они спасутся.
Поэтому я крикнул:
– Эй, хватит мокнуть под дождем! Пошли за мной.
Я привел их в рыбачий домик. Сам растопил печь и постелил постель.
– Свидание заканчивается завтра. Паром отходит в полдень. Вам осталось несколько часов. Раздевайтесь и ложитесь, – почти приказал я.
– Мы не венчаны, – возразил Хансен, и его невеста кивнула.
– Глупец! – закричал я. – Ты сможешь первый и последний раз в жизни познать женщину! А ты, – повернулся я к ней, – можешь забеременеть и родить ребенка от своего любимого, которого завтра расстреляют! Живо в постель! – и я направился к двери.
– Нет! – хором закричали они. – Это неправда! Вы лжете!
Я закрыл за собой дверь и ушел к себе. Выпил стакан шнапса и заснул.
Наутро погода была чудесная. Ни ветерка. Солнце. Море – как зеркало.
В домике никого не было.
Я очень устал, обыскивая остров, и прилег на теплую плоскую скалу. Я задремал, и мне приснилось, что на меня летят две огромные чайки.
Своими клювами они целились мне в глаза».
– Моя фамилия Хансен, – сказал молодой человек.
– Здесь каждый третий – Хансен! – ответил старик.
– Моя мать жива, а отец умер совсем недавно, – сказал молодой человек. – Они сумели добраться до шведского берега.
– Вряд ли, – сказал старик. – Эту красивую историю я выдумал. Парня я расстрелял в тот же день, а девушку отправил назад, едва она сошла с парома. «Извините, барышня, опоздали».
– Подлец, палач! – сказал молодой человек, вставая. – Поделом тебе!
– Ну, сам посуди, – сказал старик, вцепившись в его рукав, – ну какой я капитан королевской гвардии? Бывший столяр. А ослеп, потому что пил всякую дрянь. На хороший шнапс денег не хватало.
Молодой человек порылся в саквояже, достал пару монет и дал старику.
Тот поклонился и попросил довести его до трактира.
кто эти игроки, что ходят вкруг стола?
Снилось, что я еду в старом автобусе.
Растрескавшиеся дерматиновые сиденья с железными обводами. У окон надписи «Не высовываться!» и какие-то смешные защелки для открывания; сейчас таких не делают. Рубчатые резиновые коврики на полу.
Но не в том дело.
А дело в том, что выходить из этого автобуса надо через маленькую переднюю дверь. Потому что двери в салоне сломались. Но не просто выходить, а сначала втиснуться в кабину, с трудом запихнуться на маленькое сиденье рядом с водителем – там кабина, как в автомобиле, – а потом вылезать через правую дверцу.
Никто не виноват.
Ни шофер, что задние и средние двери испортились.
Ни конструктор, который сделал переднюю дверь такой неудобной.
Ни толстая тетка, которая никак не может протиснуться сначала на сиденье, а потом в дверь наружу.
Ни пассажиры, которые опаздывают, злятся, толкаются, чуть ли не дерутся.
Весь помятый, выпрыгиваю на тротуар и думаю:
Как тяжело жить, когда никто ни в чем не виноват.
Когда всё неприятности случаются как бы сами собой.
Когда про все можно сказать: «Так вышло, так получилось».
Так стасовалось и так выпало.
Так уж как-то сложилось.
Совпало. Произошло.
Образовалось.
Чувствуешь себя бильярдным шаром. Летишь себе по сукну.
Ужасно.
этнография и антропология
Терпеть не могу, когда на маленьких конференциях или, паче того, на круглых столах некто выступит и тут же удирает.
Сразу начинает казаться, что он не слушал предыдущих докладчиков, а просто ждал своей очереди. Такие господа часто пишут ведущему записочки или показывают знаками. Тычут на себя, потом на кафедру, потом на часы и двумя пальцами изображают ноги-ноги. То есть «пусти меня поскорей выступать, а то мне бежать пора».
Не знаю, какие для этого должны быть веские причины.
И уж точно не знаю, кем надо себя считать. Вот, мол, я одарю присутствующих блеском своего интеллекта и дальше пойду. Дальше одарять.
Вспомнил смешной случай. В 1990 году, кажется.
Был круглый стол по межнациональным отношениям, проводил его Игорь Крупник, выдающийся антрополог (сейчас работает в США).
Пришло человек пятнадцать примерно. Ваш покорный слуга в том числе.
Тут все стали просить Игоря, чтоб он им поскорее дал слово. Потому что у одного конференция, у другого семинар, у третьего редколлегия, ну и так далее. Все причины очень уважительные.
А у меня, бездельника, никаких причин. Никуда-то я не тороплюсь, никто меня нигде не ждет.
Каждый выступит, ответит на вопросы – и к дверям. Кто-то смущенно прижимает руку к сердцу, кто-то виновато улыбается, а кто-то, наоборот, очень строго и отстраненно смотрит на часы, говорит: «Ой-ой-ой!» – и уходит.