Многолюдное собрание баронов (большинство из которых одалживало у нас деньги) съехалось в Бери, и здесь, после долгих споров и разговоров, они составили свиток Новых Законов, которые они хотели навязать королю. Если бы он поклялся их соблюдать, они бы дали ему денег. А деньги были для короля главным земным божеством. Они показали нам свиток Новых Законов. Почему бы и нет? Мы ссужали им деньги. Мы знали все об их совещаниях – мы, евреи, дрожавшие по своим домам в Бери. – Кадмиэль резко выбросил вперед ладонь. – Нет, мы не требовали, чтоб нам вернули все деньги. Мы искали власти – Власти! Вот наш Бог в пленении и рассеянии. Власть!
«Это хорошие законы, – сказал я Элиасу. – Не надо больше давать денег королю: до тех пор, пока у него будут деньги, не прекратятся неправда и казни».
«Нет, – отвечал Элиас. – Я знаю этих людей. Они жестоки и безумны. Лучше один король, чем тысяча мясников. Я давал немного денег баронам, чтобы они не растерзали нас, но большую часть своих денег я одолжил королю. Он обещал мне место при дворе, где я и моя жена будем в безопасности».
«Но если короля заставят блюсти Новые Законы, – возразил я, – страна получит мир и наша торговля будет расти. А если мы дадим ему денег, он снова будет воевать». – «Кто назначил тебя законодателем в Англии? – рассердился Элиас. – Я лучше знаю этих людей. Пусть собаки грызутся! Я одолжу королю десять тысяч золотых монет, и пусть он бьется с баронами в свое удовольствие!»
«Во всей Англии сейчас не найдется и двух тысяч золотых монет», – сказал я, ибо расходные книги были в моих руках и я знал, как движется золото в мире – этот волшебный подземный поток. И тогда Элиас закрыл ставнями окна, приложил палец к губам и поведал мне, как однажды, приплыв с небольшой партией товара на французском корабле, он попал в замок Пэвенси…
– Опять Пэвенси! – вырвалось у Дана, а Уна от волнения аж подпрыгнула на месте.
– Там какие-то молодые рыцари ограбили его и, разметав содержимое его тюков по залу, отвели в башню и спустили в колодец, где вода поднималась и опускалась вместе с приливом. Они издевались над ним и швыряли сверху факелы ему на голову. Почему бы и нет?
– В колодец!.. – нетерпеливо воскликнул Дан. – Но разве вы не знали, что там… – Пак выразительным жестом заставил его умолкнуть. Между тем Кадмиэль, ничего не замечая, продолжал:
– Когда прилив пошел на убыль, ему показалось, что он стоит на каких-то старых доспехах. Поелозив ногами под водой, он понял, что то были слитки – много слитков мягкого золота. Должно быть, чье-то неправедное сокровище было спрятано здесь в стародавние времена, а тайна – обрублена мечом. Я слышал о подобных случаях.
– Мы тоже, – прошептала Уна. – Только оно не было неправедным…
– Элиасу удалось выбраться из колодца, захватив с собой немного золота, и с тех пор трижды в год с коробом разносчика, торгующего по самой дешевой цене, он наведывался в Пэвенси, пока ему не разрешили ночевать в пустующей башне, где он тайком спускался в колодец и добывал на ощупь несколько слитков. Большая часть золота по-прежнему оставалась на месте, и постепенно он стал смотреть на него, как на свое собственное сокровище. Однако забрать все золото оставалось неразрешимой задачей. Представьте себе неприступную крепость, которой владеют норманны, и посередине ее – колодец глубиной в сорок футов, откуда надо достать и тайно вывезти много лошадиных тюков с золотом. Безнадежно! Элиас чуть не плакал от досады, и его жена, Ада, тоже. Она так мечтала стоять рядом с камеристками королевы, когда король предоставит им место при дворе, как обещал. Почему бы и нет? Она родилась в Англии, эта глупая женщина.
Но хуже всего было то, что Элиас в своем безумном упрямстве уже пообещал королю снабдить его золотом. Поэтому тот и слушать не желал ни баронов, ни других своих подданных, и кровопролитье продолжалось. Ада так стремилась занять место при дворе, что все время убеждала Элиаса открыть королю местонахождение клада, чтобы он мог завладеть им силой, – и тогда они рассчитывали на его благодарность. Элиас колебался, потому что уже привык считать золото своим. Они бранились и плакали за ужином, и когда поздно вечером прибыл посланец от баронов – некий весьма ученый священник по имени Лэнгтон – они ушли к себе.
Кадмиэль презрительно улыбнулся в бороду. Стрельба на другом краю долины утихла: охотники меняли позиции перед последней серией выстрелов.
– Так что это я, а не Элиас, уточнил с Лэнгтоном сороковую статью Законов.
– Уточнил? – живо спросил Пак. – Сороковая статья Великой Хартии читается так: «Ни одному человеку мы не откажем в правосудии; правосудие не продается и не допускает промедления».
– Верно; но бароны сначала написали: «Ни одному свободному человеку…» Потребовалось двести полновесных монет, чтобы убрать только одно слово. Лэнгтон, священник, понял. «Хоть ты и еврей, – сказал он, – поправка твоя справедлива, и если когда-нибудь христиане и иудеи в этой стране будут иметь одинаковые права, народ будет благодарен тебе». Он вышел крадучись, как любой христианин, водящий дела с евреями среди ночи. Я думаю, он истратил мой дар на украшение алтаря. Почему бы и нет? Я беседовал с ним: о многом мы думали сходно, хотя в некоторых вещах он был сущее дитя.
Я слышал, как Элиас с Адой ссорились наверху, и знал, что Ада в конце концов одолеет и заставит мужа рассказать королю о золоте. Я понял, что должен любой ценой убрать сокровище подальше от них. Я вдруг услышал, как мой Господь воззвал ко мне: «Час настал, о житель Земли!»
Кадмиэль остановился и на мгновенье застыл – огромная черная фигура на фоне бледно-зеленого неба – величественная, как Моисей из иллюстрированной Библии.
– Я поднялся и вышел. В ту минуту, когда я закрывал за собой дверь этого Дома Глупости, жена Элиаса высунулась из окна и шепнула:
«Все в порядке. Я уговорила его».
«Нужды нет. Со мною Господь», – ответил я и пошел прочь. В тот час Бог вразумил меня, что делать, и его длань охраняла меня в пути. Сперва я поехал в Лондон, к врачу-еврею, который продал мне нужные снадобья. Скоро узнаете какие. Потом я поспешил в Пэвенси. Повсюду кипела война, ибо ни правителей, ни судей не было в этой ужасной стране. Но я без боязни проходил мимо сражающихся толп, и люди кричали, что это идет Ахашверош, Вечный Жид, обреченный жить и скитаться до конца веков, и бросались от меня врассыпную. Так Всевышний хранил своего слугу ради его замысла. Добравшись до Пэвенси, я купил лодку и спрятал ее в камышах возле Болотных ворот Замка. Там, где указал мне Господь.
Кадмиэль говорил спокойно, будто рассказывал не о себе, а о ком-то другом, и его голос гулкой музыкой наполнял облетевшую рощу.
– Я вылил снадобье, – его рука потянулась к вороту, и вновь сверкнула сквозь мех драгоценная пластинка, – я вылил снадобье в питьевой колодец. Нет, никакого зла я не причинил. Чем больше знает врач, тем он дальше от зла. Лишь глупец говорит: «Испытаем». Я знал, что у них на коже появится пятнистая сыпь, которая совершенно безвредна и исчезнет через пятнадцать дней. Я не посягал на их жизнь. Увидев эту сыпь, они подумали, что пришла Чума, и бросились вон из замка, забрав с собою даже собак.