Серебро – служанкам, золото – для дам,
Медь и бронза – для работы добрым мастерам.
«Так-то так, – сказал Барон, облачась в доспех, —
Но холодное железо одолеет всех».
И восстал он с войском против Короля:
Осадил высокий замок, сдать его веля.
Но пушкарь на башне молвил: «Ну уж нет!
Смертоносное железо – вот вам наш ответ».
Полетели ядра с неприступных стен,
Многих тут поубивало, многих взяли в плен.
Сам Барон в темнице, без людей своих:
Так холодное железо одолело их.
«На тебя, – сказал Король, – зла я не держу:
Я верну тебе твой меч – и освобожу».
«О, не смейся надо мной! – отвечал барон. —
Я железом, не тобою, нынче побежден.
Для глупца и труса – слезы и мольбы,
А для непокорных – прочные столбы.
Ты всего меня лишил – так и жизнь возьми!
Лишь холодное железо властно над людьми».
«Позабудь, – сказал Король, – нынешний мятеж.
Вот тебе вино и хлеб: пей со мной и ешь.
Пей во имя Девы и навек пойми,
Как железо стало силой меж людьми».
И своей рукою хлеб Он преломил,
И питье и яства сам благословил.
«Видишь на руках моих язвы от гвоздей?
Вот как вышло, что железо в мире всех сильней.
Страждущим страданье, стойкость мудрецам,
И бальзам на раны – всем истерзанным сердцам.
Я простил твою вину, искупил твой грех:
Ведь холодное железо впрямь сильнее всех.
Сильному – корона, удалому – трон,
Власть даруется тому, кто властвовать рожден».
На колени пал Барон и вскричал: «О да!
Но холодное железо верх возьмет всегда.
В крест забитое железо верх возьмет всегда».
Перевод М. Бородицкой
Перевод Г. Кружкова
Бесстрашие и Честь,
Где вы теперь – бог весть!
В мрак легендарный, недоступный взору,
Без вести и следа
Ушли вы навсегда
Навстречу верной смерти и позору.
Кругом цвела весна,
Но, не испив вина
Из доверху налитой хмелем чаши,
Покинули вы пир,
Едва призвал кумир
На свой алтарь сердца и жизни ваши!
И вы на край земли
С собою унесли
Награду, что дороже всей Вселенной.
Что́ значат смерть и страх
Тому, на чьих устах
Жив поцелуй Бельфебы несравненной!
Перевод Г. Кружкова
«Ивнячок», небольшой огороженный лесок, где хранились шесты для хмеля, составленные вместе наподобие индейских вигвамов, отдали Дану и Уне в полное их владение, когда они были совсем маленькими. Сделавшись постарше, они еще ревнивей стали охранять свое исключительное право на это маленькое Королевство. Даже садовник Филлипс, прежде чем взять из Ивнячка жердочку для бобов, непременно спрашивался у Дана с Уной, а старому Хобдену поставить там капкан на кролика без разрешения (которое возобновлялось каждую весну) казалось так же немыслимо, как сорвать с большой ивы объявление, написанное тушью на куске коленкора:
«Взрослым без сопровождения детей вход в Королевство запрещен».
Вообразите теперь их возмущение, когда однажды, прохладным июльским утром, отправившись печь картошку, они еще издалека заметили в Ивнячке чью-то движущуюся фигуру. Перемахнув через ворота и растеряв при этом половину картофелин, они едва нагнулись их подобрать, как вдруг из вигвама вышел – кто бы вы думали? – Пак собственной персоной.
– Так это ты? – обрадовалась Уна. – А мы подумали, кто-то из людей.
– То-то вы помчались сломя голову, – усмехнулся Пак.
– Это ведь наше личное владение! Хотя тебе, конечно, мы всегда рады.
– Потому я и пришел. Некая дама желает поговорить с вами.
– О чем? – осторожно спросил Дан.
– Да так… о королевствах и тому подобных вещах. Она кое-что в этом смыслит.
Только сейчас они заметили стоявшую у ограды даму в очень длинном темном одеянии, из-под которого выглядывали туфли на высоких красных каблуках. Ее лицо было наполовину скрыто черной шелковой маской – вроде мотоциклетного шлема, только без стекол. Впрочем, меньше всего она походила на мотоциклистку. Пак подвел к ней детей и чинно поклонился. Уна сделала свой лучший книксен, какой только могла припомнить по урокам танца. Дама ответила ей изысканно-церемонным, глубоким реверансом, всколыхнувшим волнами ее роскошное платье.
– Поскольку, судя по всему, вы являетесь владычицей этого Королевства, мне остается лишь признать ваши права, сударыня. – И, повернувшись к уставившемуся на нее Дану, резко спросила: – Что с тобой, дружок, ты чем-то удивлен?
– Я просто думал, как чудесно у вас получился этот реверанс.
Дама громко и пронзительно рассмеялась.
– Да ты прирожденный царедворец! – заметила она. – Скажи-ка, девочка… или, вернее, скажите, ваше величество, что вы знаете о танцах?
– Меня учили немного танцевать, но, по правде говоря, я ничему не выучилась.
– Этому стоит учиться! – воскликнула дама, шагнув вперед с таким видом, будто собиралась сию минуту приступить к уроку. – Женщине, когда она совсем одна среди мужчин или среди врагов, это дает время обдумать, как ей победить – или проиграть. Пока мужчины развлекаются, женщины должны действовать. Хей-хо! – Она присела на пригорке, зорко осматриваясь по сторонам.
Старый Мидденборо, пони, которого запрягали в травокосилку, пересек лужайку и свесил свою печальную голову за ограду.
– Очень милое Королевство, – сказала дама. – Границы хорошо укреплены. Как ваше величество управляется с ним? Кто ваш министр?
Уна немного смутилась.
– Мы играем не так, – ответила она.
– Вы играете?! – Дама вскинула вверх руки и расхохоталась.
– Мы правим вместе, – объяснил Дан.
– И вы никогда не ссоритесь, юный Берли?
– Иногда. Но никому об этом не рассказываем.
Дама понимающе кивнула.
– У меня нет своих детей, но я хорошо понимаю, что такое секрет, который должен остаться между королевой и ее первым министром. О да!.. Однако, нисколько не желая оскорбить ваше величество, замечу, что Королевство ваше довольно маленькое, следовательно, на него легко могут позариться другие… люди или звери. Вот, скажем, этот, – она указала на Мидденборо, – этот старый мерин с лицом испанского монаха – он не делает попыток проникнуть в ваши владения?