– Но ведь не напал же…
Сказал, лишь бы что сказать. Князь хмыкнул:
– Ведаешь, как меня в Киеве прозвали? – И не ожидая ответа, добавил: – Долгоруким. За то, что, сидя в Залесье, к Киеву тянусь. Будто те, кто сидит во Владимире-Волынском или Новгороде, не тянулись никогда.
– Залесье считается медвежьим углом.
– Вот то-то и оно. А Изяслав, когда приезжал, не порадовался, что земли больше не дикие, а заселенные, а испугался, что с таким богатством могу и против встать. Боится, значит, нападет обязательно. Вон, в Новгороде, поди, Ждану-гору подзабыли, слышно, собираются снова… Что делать? Буду ждать – снова решат, что слаб. Нападу – обидятся.
– А ты далеко не ходи, верни себе вон Новый Торг, который потерял, и стой.
– А Смоленск?
– Пусть туда Святослав идет.
– Ох ты и хитер, отче.
– Давно не видел, как ты улыбаешься, князь. Как с женкой, ладите ли?
– Лажу, – с заметным удовольствием кивнул Юрий. – Получил, что хотел. Разумна, грамотна, толкова, не сварлива и терпелива.
– Ох, расхвалился! Не хвали третьего дня, а хвали третьего года.
– Да я не хвалюсь, но и впрямь по нраву пришлась.
– Андрея-то когда женить собираешься? Сколь ему лет уже?
– Много, первую женку и забыл, поди. Ладно, что деток не было, не то росли бы сиротинушками. А новую приглядел, не угадать тебе кого.
– Кого же?
– Младшую дочку Кучки Степана Ивановича.
Даниил нахмурился:
– Нужно ли это, князь? Всю жизнь память недобрая будет.
– Нужно, чтобы не думали, что я на детей в обиде за отца. И сыновей к себе взял, ты их ныне видел, один стольником, другой – чашником.
– Да я уж приметил. Гюрги Владимирович, я тебя никогда о сем не спрашивал, а ты сам не говорил, даже на исповеди не говорил… За что жизни лишил Степана Ивановича, была хоть вина-то?
– Исповедовался не тебе, потому и не говорил. И епитимью свою отбыл, как назначено. А казнил за дело, изменил он мне, да как! Точно в душу плюнул. Беседы с ним вел, о будущем Кучкова говорил, обещал град помочь поставить, торговлю наладить, грамоту на земли выправить. И о своих будущих делах тоже говорил, о том, что хочу Залесье поднять, какие и где города поставить, как людей расселить… Он все кивал, соглашался, а после, стоило мне отъехать, следом письмо к Всеволоду отправил с просьбой дать грамоту на его владения. Понимаешь, к Всеволоду как раз тогда, когда у меня с ним самое противостояние было! И за моей спиной!
Юрий впервые говорил об этом с Даниилом, и впервые наставник видел его таким взволнованным.
– Не казни себя. Коли за дело казнил, так и ладно, судьба его такая, грех свой отмолил. Но Андрея зря на его дочери женить надумал, не к добру это.
– Сказал уж, куда теперь.
– А сам Андрей, глянулась ли ему Кучкова дочь?
– Не ведаю, он вроде и не смотрел. Андрея, что ли, не знаешь? У него ничего не поймешь. А дочь Улитой зовут, и красива весьма.
– Ну, смотри, князь, твое дело, как решил, так и будет. Авось счастливы будут. И за тебя рад с княгинюшкой твоей. Слышал, она все рукоделием занимается, усидчива и умела больно?
– Да.
И снова в голосе Юрия слышалось удовольствие и даже гордость.
– Ну и слава богу, и слава…
– Так ты говоришь, самому вперед напасть, но далеко не ходить, чтоб видели, что меня голыми руками не возьмешь?
Даниил сокрушенно покачал головой:
– Сколь лет ты жил спокойно, все мысли о градостроительстве были, о заселении земель, об урожаях… А ныне что? И чего людям спокойно не живется?
– Скажи, если я на Киев пойду, ты будешь против?
– То не мое дело, князь, тебе решать, но душой против буду. Твое место здесь, в Залесье, а не в Киеве, сколь бы ты ни тщился туда уйти. Запомни: твое Залесье, ты суздальский князь, про Долгие Руки лучше забудь. Ни славы не добудешь, ни душе покоя.
– Ты как Шимонович речи ведешь, тот все меня здесь держал… – чуть смутился Юрий.
– Верно он говорил!
– Да ежели бы меня не трогали, я бы и сидел.
– Нет, князь, нет. Ты, Юрий Владимирович, не потому, что тебя тронули, полез, а потому, что о своем праве на Киев вспомнил, время подошло, и, как боевой конь, снова готов в бой. Только к чему?
– Ладно, поживем – увидим, – махнул рукой Юрий, поднимаясь. – Засиделся я у тебя, пора и честь знать.
На дворе и впрямь была глубокая ночь, за долгой беседой вечер пролетел незаметно. Даниил с горечью чувствовал, что князь на перепутье и готов ввязаться в драку, которая ему вовсе не нужна. Чувствовал и другое – непременно ввяжется, испортив жизнь не только себе.
Действительно ввязался. Но сначала выполнил совет Даниила – сам взял Новый Торг, а Святослава отправил на Смоленское княжество. Превентивные удары дали результат, никто нападать на Суздальское княжество не решился.
«Приходи ко мне на Москов…» Юрий приглашал Святослава Ольговича встретиться у него на Москове. Тот снова и снова недоуменно вчитывался в текст. Где это? Разъяснилось все просто – Суздальский князь назвал так городок, принадлежавший боярину Степану Ивановичу Кучке, по названию реки, на которой стоял. Самого Кучку казнил, его сыновей взял к себе, на дочери женил своего сына Андрея, а кучковские земли забрал себе.
Казнил и казнил, это никого не удивляло, напротив, подивились тому, что не всю семью, а детей – так и вовсе приветил. Чудной этот Юрий Суздальский…
Конечно, чудной, стал бы другой князь с почетом встречать того, кто ему самой жизнью ныне обязан – Святослава Ольговича! Для Святослава только он и был защитником. Мотался бедный князь со своей семьей и с женой постриженного в монахи брата Игоря. На реку Москову торопился, словно вызван был к Великому князю…
Сначала туда прибыл сын Святослава, Олег, привез дары богатые. На другой день, 4 апреля, в пятницу, перед днем Похвалы Святой Богородицы приехал и сам Святослав с малой дружиной. Смотрел виновато, и дело не в том, что обязан Юрию, а в том, что как раз пришлись сороковины Юрьеву сыну, Ивану. Иван Юрьевич умер на руках у князя Святослава, потому тот считал себя чуть не виновным в смерти.
Долгорукий, видно, поняв страдания бедолаги, обнял его:
– Не кори себя, не тужи о сыне моем. Знать, так Богу угодно было. Я тебе другого дал.
Заложили церковь каменную Иоанна Предтечи в память об умершем сыне, попечаловались, помянули.
Но вечно страдать живущим некогда, на следующий день Юрий Владимирович уже устроил пир в честь князя Святослава, его сына и племянника.
Рекой текли меды, столы ломились от яств, и казалось, что нет и не может быть никаких врагов у этого сильного, рослого человека, крепко державшего в руках свое Залесье. И спокойно стало Святославу оттого, что сумел получить такого князя в свои защитники.