Поднялся Никита Оболенский.
– Надобно думу созвать, дабы принять верное решение.
– Думу? – вскричала Елена. – Что она может решить, эта дума? Да и времени терять нельзя.
В палаты вошел князь Иван Шуйский.
– Дозволь сказать, княгиня.
– Что у тебя, князь?
– Плохие новости, государыня.
– Да говори ты, не тяни душу.
– Грамоты князя Андрея Старицкого сделали свое дело. Надежные люди донесли, что многие бояре приняли сторону мятежника.
– Где сейчас Старицкий, известно?
– По пути в Новгород. Там его ждут. Но неизвестно, поедет ли князь Андрей туда или остановится где-нибудь в ближних уделах. Одно можно утверждать смело!.. Войско он соберет сильное и поведет его на Москву, дабы занять место правителя, возможно, и престол, низложив своего малолетнего племянника.
– Откуда он наберет сильное войско?
– Да из того же Новгорода, других уделов.
– И это войско сможет взять Москву?
– Как знать, государыня. На Москве тоже немало людей, верных князю Андрею. Ему могут и татары подсобить. Крымский хан не упустит возможности нанести удар по Москве. Так и казанцы, ливонцы. Большая беда может случиться, коли не остановить Старицкого.
Елена крикнула:
– Как остановить? У тебя есть план?
Ответ Шуйского упредил Овчина-Телепнев:
– У меня есть, княгиня!
Елена внимательно посмотрела на фаворита, перевела взгляд на Шуйского.
– Мне, князь, надобно срочно и достоверно знать, где остановится князь Старицкий, кто будет пополнять его войско, начнет ли он переговоры с татарами. Это дело на тебе.
Шуйский поклонился.
– Слушаюсь, княгиня.
– Ступай!
Шуйский удалился.
Елена обратилась к Овчине и Оболенскому:
– Как вам новость, князья? И что у тебя за план, Иван?
Князь Овчина, не вставая, ответил:
– План прост, княгиня. В нем же ответ и на твой первый вопрос.
– Я слушаю тебя.
– Дабы не допустить междоусобной войны, которая разрушит государство, надобно пойти на хитрость, обмануть Старицкого. Нам придется собрать войско, часть которого направить к Новгороду, другую – к стану князя Андрея, коли он будет собирать рать где-то в другом месте. Мы узнаем об этом от Шуйских.
– А коли Старицкий в Новгороде соберет рать? – спросила Глинская.
– Тогда следует идти туда.
– Дальше?
– Надо встать против войска Старицкого, но битвы не начинать, а вступить с ним в переговоры. Убедить в том, что ты зла на него не держишь, просишь распустить войско и спокойно вернуться в Москву. Обещаешь не только не подвергать опале, но и дать ему место во главе думы, как и подобает его сану. В том, мол, ты клянешься и крест целуешь. Князь Андрей отважен, но слаб, ибо доверчив. Он умен, прекрасно понимает, к чему может привести мятеж, поднятый им. Это сейчас Андрей выступает против Москвы, потому как иного выхода не видит, считает, что участь Юрия грозит и ему. Когда же он узнает о милости, то успокоится, примет предложение, поверит твоей клятве, княгиня.
– Но я не намерена давать бунтовщику и изменнику никакой клятвы.
Князь Овчина хитро улыбнулся.
– А того и не требуется, государыня. Вести переговоры с князем Андреем будешь не ты.
– Верно, Иван, это твоя забота. Ты же поведешь полки к стану изменника. Другое войско, отправляющееся к Новгороду, возглавишь ты, князь Никита. – Елена перевела взгляд на Оболенского.
Овчина-Телепнев и Никита Оболенский поклонились и в один голос ответили:
– Слушаюсь, государыня.
Елена посмотрела на Овчину и заявила:
– Сумеешь обмануть Андрея Старицкого, привести его сюда, возглавишь опекунский совет. Встанешь выше всех бояр. Моей благодарности не будет границ. А с бунтовщиками разберусь я лично. Горько пожалеют об измене те, кто решил пойти против меня. Мне придется пожурить тебя, князь Овчина, за то, что клятвы от моего имени раздаешь, так то для виду, стерпишь.
– Стерплю, государыня! Все вынесу, лишь бы угодить тебе и великому князю Ивану Васильевичу.
– Что ж, на том и порешим. Собирайте, князья, войска, действуйте как можно быстрее. Время теперь во много раз дороже золота. Ступайте, я побуду здесь. Подумаю еще. Но план принимаю и утверждаю. На вечер объявите созыв ближних бояр. Пусть дума одобрит наши решительные меры против изменников и бунтовщиков.
– Слушаюсь! – ответил Овчина-Телепнев, поклонился и вышел из палаты вместе с князем Никитой Оболенским.
Коварный замысел Овчины-Телепнева удался.
К Новгороду с сильной дружиной подошел Никита Оболенский, но князя Старицкого там не застал, о чем послал известие Овчине-Телепневу. Лазутчики Шуйских донесли, что стан князя Андрея находится за Старой Руссой, в Тюхоли. Туда и поспешил Телепнев, отправив наказ Оболенскому в городе без его приказа разрухи не чинить, установить наблюдение за боярами.
Овчина прибыл к Тюхоли. Навстречу ему вышло войско князя Андрея. Овчина передал Старицкому, что не желает кровопролития и что у него есть послание великой княгини. Князь Андрей встретился с ним.
Тут Овчина-Телепнев показал, на что способен. Крестясь пред иконами, он клялся в благосклонности великой княгини, обещал то, о чем было договорено в Москве. Старицкий потребовал, чтобы Овчина поцеловал крест. Тот ничуть не смутился и сделал это.
Андрей поверил ему. Он с облегчением объявил по дружинам и в Новгород о прекращении противостояния, приказал распустить войско и спокойно отправился с Овчиной-Телепневым в Москву.
Княгиня Елена встретила брата покойного мужа обвинениями в измене. Князь Андрей изумился. Он не ожидал ничего подобного. Овчина же продолжал играть свою роль, изображал недоумение.
Встреча закончилась повелением великой княгини заточить в темницу князя Андрея Старицкого, посмевшего поднять мятеж. Вместе с ним туда угодили его жена и сын. Советников же боярских Елена приказала пытать немилосердно. Тридцать знатных персон, самых преданных князю Андрею, она велела повесить на столбах вдоль дороги на Новгород, дабы все люди, проезжавшие по ней, видели, какая кара ожидает тех, кто ослушается правительницу.
Подвергся опале и род Колычевых. Ивана, дядю Федора, заточили в темницу. Семья Степана Ивановича не подверглась физической расправе, но и боярин Колычев, и сын его Федор были отлучены от двора.
Шел год 1537 от Рождества Христова. Дмитрий Ургин прознал об опале Колычевых и субботним вечером заехал к ним, желая поддержать друга. Князь застал Федора в той же горнице, за оконцем которой по-прежнему шелестела ветвями береза, сильно выросшая. На столе, как и прежде, были разложены книги и горели восковые свечи.