Скуратов развернул коня и поскакал к передовому дозору.
Царский обоз следовал в Кирилло-Белозерский монастырь из Вологды, где царь смотрел, как идет строительство северной опричной крепости. Никто из его свиты и не думал, что Иван Васильевич решит не возвращаться в Москву. Но царь поступил по-своему, отдал распоряжение ехать в Кириллов монастырь.
Конец долгого пути был близок. Иван не раз бывал здесь и узнавал знакомые места. Вскоре Малюта доложил, что гонцы добрались до монастыря и предупредили игумена. Тот ожидает гостей у ворот дальней северной обители. Вечером царский обоз въехал на территорию монастыря.
Государя встретили игумен Кирилл и почтенные старцы. Ивана Васильевича проводили в натопленную келью. Монахи позаботились об охране и о лошадях. Царь сбросил шубу, расстегнул ворот рубахи, принял от игумена чашу с медом.
Он выпил все и похвалил:
– Добрый у тебя медок! На Москве такого не сыщешь.
– Так он же северный, государь. Здесь все иное.
– Кроме того что тут, как и на Москве, одна страна – великая Русь.
– Воистину так.
После молитвы и вечерней трапезы игумен Кирилл, старец Зосима и Иван Васильевич уединились в келье настоятеля.
– Хорошо здесь, – проговорил царь, глядя на дрова, потрескивающие в жерле печи. – Покойно.
Зосима выставил еще несколько свечей, в келье стало светлее.
Царь осмотрелся.
– Да, здесь я когда-то встречался с Вассианом Топорковым. Тогда я спросил почтенного старца, советника моего отца, как по-доброму, без насилия царствовать на Руси, иметь преданных слуг и не опасаться измены. Он ответил мне, что истинному государю не должно подчиняться боярам. Надо сломить своеволие высокой знати, опираясь на поддержку народа. Без нее добра не будет. Правильно говорил Вассиан. Я на всю жизнь запомнил те слова, совет, которому стараюсь следовать и поныне. А некоторым боярам, желающим возвращения старых порядков, это не по нутру. Никак не успокоятся окаянные, плетут нити заговоров как пауки, все на своем стоят.
– Ты прости, государь, – сказал Кирилл. – Но так будет и дальше, покуда живы твой двоюродный брат Владимир и мать его, княгиня Ефросинья, ныне предстающая пред народом смиренной монахиней. Да простит меня Господь за такие слов, но вокруг них собирается черное воронье, твои явные и тайные враги. Да, сам князь Старицкий не хочет садиться на трон, однако же именно он угоден боярам, жаждущим прежней безграничной власти.
– Знаю. Но не казнить же князя Владимира только за то, что он является одним из наследников престола!
– Это уже тебе решать. Мы во всем поддерживаем тебя. У нас ты всегда найдешь понимание и поддержку. Мы с радостью восприняли весть о возведении в митрополичий сан игумена Филиппа. Он как никто другой заслужил это своей крепостью в вере, честностью, великим трудом. Филипп будет тебе опорой, коли продажные бояре не изведут его. Слухи об этом уже и до нас дошли. Не по нраву изменникам новый митрополит.
– А кому именно, не скажешь, отче?
– Нет, скажу другое. К нам в конце лета пришел блаженный, назвался Григорием. Усердно молился, плакал, часто смотрел на небо. А вечером того дня, как он появился, разыгралась страшная буря. Вековые деревья ветер играючи с корнем вырывал. Озеро вспенилось как на огне. Григорий тогда у меня был и неожиданно спросил: «Когда царя ждешь?» Удивился я. Никто не знал о том, что ты собираешься к нам. Ответил: «Того не ведаю и ничего о том не слыхивал». А блаженный сказал: «Он приедет в лютую стужу, в метель. Скажите ему, пусть на Ливонию в следующем году не ходит, не дойдет. Пусть лучше присмотрит за боярами, которым доверяет. Речи они молвят сладкие, а за пазухой ножи острые держат. Ему придется воевать с врагами не в Ливонии, а на Руси, карать их беспощадно, иначе погибнет».
– Что дальше? – заинтересованно спросил Иван Грозный.
– Я сказал Григорию: «Коли знаешь, что царь посетит обитель, дождись его и сам все скажи». – «И рад бы, да не могу, – ответил блаженный. – Буря – знамение. Пора мне на суд Божий, помирать в леса пойду». Как он ушел, так ветер тут же и стих. Больше мы его не видали. Искали по лесам, не нашли. Ушел Григорий навсегда. Слова его я передаю тебе.
– Опять пророчество, – проговорил царь.
– О чем ты, государь?
– Помню, как я отошел от огненной болезни и решил приехать сюда с женой Анастасией и младенцем Дмитрием, царство им небесное.
– Я тогда был здесь иноком.
– Так вот, друзья отговаривали меня брать в поездку сына. Но я посчитал, что опасней оставлять его в Москве, даже под усиленной охраной, настоял на своем. По пути к Белозерску Алексей Адашев и Андрей Курбский уговорили меня сделать остановку в Троице-Сергиевом монастыре. Они хотели, чтобы я встретился с Максимом Греком. Отказаться причин не было, сделали остановку. В своей келье Грек начал надменно упрекать меня в том, что я не забочусь о вдовах и сиротах, оставшихся после Казанского похода. Уважая преклонный возраст, я смиренно выслушал его и покинул келью. Тогда Адашев и Курбский передали мне мрачное пророчество Грека. Мол, мой сын погибнет в дороге, не вернется на Москву. Я не придал особого внимания его злобным словам, а напрасно. Так все и вышло. Нашелся негодяй, который на обратном пути по Шексне подрезал крепления сходен. Все мы оказались в воде. У берега было неглубоко, где-то по пояс, да вот только сын Дмитрий утонул. Сбылось пророчество Максима Грека. И вот опять!..
– Мы скорбим вместе с тобой, государь. Что поделать, если доля у тебя такая? Ты избранник Божий. Господь посылает тебе испытания, чтобы ты становился крепче, сильнее во благо государства и нашей православной веры. Мало кто пережил бы то, что досталось тебе. Ты выстоял, и никакому врагу не одолеть тебя. А к словам блаженного Гришки прислушайся. Он видел то, что для других остается темным.
– Конечно, отче. Если бы ты знал, как тяжело я переживаю, что подданные зачастую не понимают моих замыслов, что приходится прибегать к суровым мерам, что люди, недавно близкие мне, предают меня. Адашев, Сильвестр, а особенно Андрей Курбский!.. Я ищу успокоения в молитвах и мечтах о том, что наступит время, когда не станет измен, дела государственные упорядочатся, страна укрепится настолько, что ей уже не будут страшны никакие внешние, а тем более внутренние угрозы. Тогда я смогу передать царство наследнику, а сам же найду, наконец, успокоение в обители, где смогу погрузиться в размеренный, не знающий смут порядок монастырской жизни. Я напишу для потомков всю правду о своей непростой судьбе. Чтобы они не гадали, каким же был первый русский царь, а судили по написанному, ибо то, что начертано пред святыми образами, есть только правда.
– Я понимаю тебя, государь, – проговорил Кирилл. – Твои мечты исполнимы, не сейчас, но позже.
– Тогда, отче, прими от меня деньги.
– Деньги? – удивился игумен. – Но…
– Прости, что перебиваю, выслушай.