Однако долгое время все поиски были безрезультатными. Пока королева-мать не получила письмо из Рима от своей дочери Иоанны, прозванной Пионой. Пиона писала, что, пребывая в Риме с супругой Ричарда Беренгарией, они как-то пригласили торговцев, и, когда осматривали принесенные товары, Беренгария неожиданно увидела среди них расшитый бисером и янтарем пояс своего мужа, который собственноручно вышила для него, еще будучи невестой Львиного Сердца. Многие помнили, что в момент отплытия из Святой земли Ричард как раз и был им опоясан. Иоанна сообщила королеве-матери, что они с Беренгарией тщательно расспросили торговцев о поясе, пока те не признались, что приобрели его на одной из ярмарок в Австрии. А ведь герцог Леопольд Австрийский был врагом Ричарда! Он еще в Палестине клялся, что сумеет отомстить Львиному Сердцу. Поэтому Пиона и Беренгария тут же отправили в Австрийское герцогство своих людей на поиски короля, среди которых отбыл и верный менестрель Ричарда Блондель.
Элеонора тоже снарядила поисковую группу. Однако первым короля Ричарда обнаружил именно Блондель. Когда он заметил, что разыскивающим короля посланцам всячески чинят препоны и повсюду преследуют, менестрель украдкой отделился от общей группы и стал переходить от замка к замку под видом бродячего музыканта. Прибыв в ту или иную цитадель, он устраивал представления и неизменно напевал одну и ту же песню, которую некогда они сочинили вместе с Ричардом. Сильный и звонкий голос Блонделя разносился под сводами замков, и вот однажды в крепости Дюренштейн менестрель услышал приглушенное толстыми стенами пение — кто-то продолжил исполнение начатого Блонделем куплета. Эту песню мог знать только Ричард Львиное Сердце! Блондель понял, что обнаружил место, где укрывают английского короля, и тут же поспешил с сообщением к Элеоноре Аквитанской.
Когда королева-мать узнала, что ее сын жив и что его удерживают в плену, она сразу принялась за дело его освобождения. Несмотря на свои семьдесят лет, аквитанская Золотая Орлица колесила по дворам Европы, призывая и находя сторонников. Она ни перед кем не заискивала — она приказывала и обличала. И своими воззваниями королева ставила в неловкое положение не только правителей и вельмож, но и самого Папу Целестина III. Казалось, не осталось ни единого двора, начиная от далекой Португалии и заканчивая Яффой в Святой земле, где бы не пришли в негодование от подлости Леопольда Бабенберга, пленившего английского короля, инкогнито возвращавшегося в свое королевство.
Герцог Леопольд был смертельно напуган — он то и дело получал послания, содержащие угрозы и оскорбления, а Папа даже собирался отлучить его от Церкви. Поэтому он постарался сразу избавиться от пленника. Причем хитрец умудрился сделать это с немалой выгодой для себя: он продал царственного узника своему феодальному сеньору — императору Генриху IV Германскому за пятьдесят тысяч марок серебром. Император же, дабы оправдаться за пленение Ричарда в его землях, заявил, что намеревается судить короля-крестоносца… за провал Третьего крестового похода. А также выставил Ричарду в вину предъявленное королем Франции обвинение в убийстве маркиза Конрада Монферратского.
Пока Европу будоражили все эти события, мало кто обратил внимание, что в начале весны 1193 года в своем дворце в Дамаске тихо скончался уставший от войн и политики султан Салах ад-Дин. Поговаривали, будто, умирая, он приказал одному из своих эмиров носить по улицам Дамаска его саван и повторять во всеуслышание: «Вот что Саладин, победитель Востока, уносит с собой из всех своих завоеваний». Многие в Святой земле говорили, что если бы Ричард не уехал столь поспешно в Европу, то он не только бы не оказался в плену, но и имел бы все шансы совершить успешное наступление на Иерусалим, ибо наследники султана сразу же после его кончины начали бороться за власть. Разъединенным и перессорившимся, им было не до Святого Града, однако человека, который мог вдохновить и повести рати крестоносцев на освобождение Гроба Господнего, уже там не было. Более того, теперь Ричард сам должен был оправдываться перед судом в том, как вышло, что он не освободил Иерусалим и не вернул его христианам.
И ответ его был такой, что присутствовавшие на суде прелаты и папские посланцы даже прослезились и сняли с английского короля все обвинения, а тронутый ответами Ричарда Генрих Германский прилюдно обнял его и расцеловал. Однако же это не помешало императору назначить за своего августейшего пленника выкуп в размере ста пятидесяти тысяч марок серебром. И эта выплата тяжелым грузом легла на всех подданных английского короля.
— Вы так глубоко задумались, матушка, — услышала баронесса голос сопровождавшего ее сына Генри. — А ведь мы уже въехали в лес. Может, все же не имеет смысла двигаться дальше? Отец ведь писал, что будет с нашей сестрой и ее супругом в Гронвуд-Кастле как раз на Рождество. Вы слышите меня, матушка? Отчего вы молчите?
— Я вспоминаю минувший год, — только и ответила леди Милдрэд, упрямо направляя свою кобылу сквозь лесистые заросли на границах владений де Шамперов.
Баронесса держалась спокойно, ибо ничего не опасалась в своих землях. А вот еще недавно…
Пока шли переговоры об освобождении Ричарда, пока собирали деньги на его выкуп, принц Джон продолжал вербовать в Англии сторонников, доказывая, что мог бы быть куда более покладистым и недорогим для своих подданных монархом, нежели его прославленный братец Ричард. Одновременно с этим принц заключил союз с Филиппом Французским, и тот начал наступление на владения Ричарда в Нормандии, желая заполучить выход к морю. В самой Англии тоже было неспокойно, огромная сумма выкупа за Ричарда у многих вызывала раздражение, и нашлись такие, кто все больше склонялся к тому, чтобы короновать Джона. Однако все же слава Львиного Сердца и любовь к нему были таковы, что сторонники младшего из Плантагенетов оказались в меньшинстве. Тем не менее в стране чувствовалось напряжение, которое могло перерасти в гражданскую войну.
Леди Милдрэд, в молодости пережившая такую войну, понимала, чем это грозит ее стране. Женщину не оставлял страх, и немудрено, что она мало думала о своей находившейся за много миль младшей дочери, хотя и ежедневно возносила молитвы о ее благополучии. В самой Англии ее сын Гай укреплял замки де Шамперов на случай нападения, а муж и младший Генри отбыли в Нормандию защищать Руан от осадивших его войск короля Филиппа. Филипп понимал, что теперь, когда Ричард уже покинул Святую землю, на его владения не распространяется указ Папы, запрещающий вступать в противоборство с крестоносцами, и стремился завоевать континентальные владения Плантагенетов. Однако под Руаном он столкнулся с отчаянным сопротивлением. Руководил защитой города вернувшийся из похода Роберт Лестер. Молодой граф приехал на войну едва ли не от свадебного стола, ибо по возвращении уже успел обвенчаться с дожидавшейся его невестой Лореттой де Браоз. В Руане этот новобрачный встретился с бароном де Шампером и его сыном. И поведал им новости о Джоанне.
Лорд Артур тут же передал жене полученные вести. Он рассказал, что граф Лестер общался с Джоанной и ее супругом, причем о самом Мартине Хоконсоне отозвался весьма уважительно. И хотя он подтвердил догадку де Шамперов, что сей рыцарь лишь недавно получил рыцарский пояс, однако отметил, что его выделил сам Ричард Львиное Сердце, собственноручно посвятив Мартина Хоконсона в благородное рыцарское сословие. И именно король дал согласие на его брак с Джоанной де Шампер. Также Лестер рассказал, что супруги прекрасно приняты при дворе Гвидо, что новый кипрский король поручил Мартину командование своими отрядами и предоставил ему и Джоанне прекрасное имение в области Фамагуста.