Когда Ричард входил в раж, от него веяло невероятной силой. И все эти люди — магистры, командиры, вельможи — тут же дружно поддержали Львиное Сердце. Наверное, для де Бове было непросто оставаться в одиночестве среди такого единодушия, но он все же заявил, что не имеет распоряжений насчет Яффы от своего короля, а герцог Бургундский, который мог бы отдать приказ о выступлении французским крестоносцам, безвинно умерщвлен. При этом де Бове выразительно поглядел на английского короля.
Опытный интриган, епископ явно хотел оседлать своего проверенного конька — посеять сомнения и раскол среди предводителей воинства. Но, как оказалось, не только Ричарда тревожила судьба оставленных в Яффе крестоносцев. Большинство прислушалось к словам Львиного Сердца, и де Бове пришлось тихо удалиться. На его уход просто не обратили внимания.
Ричард же, растрепанный, возбужденный, со сверкающими глазами, говорил Генриху Шампанскому:
— Дражайший племянник! Как главе войск королевства, тебе следует выступить на Яффу по дороге вдоль моря. Я дам тебе тысячи три конных рыцарей из Анжу, Пуатье и Нормандии, а по пути к тебе присоединятся крестоносцы из наших прибрежных крепостей. Конечно, с их приходом твоя армия сильно не увеличится, учитывая, сколько людей уже покинули Святую землю, однако наши верные госпитальеры и тамплиеры составят костяк твоего войска. К тому же подле Кесарии к тебе примкнут отряды Ибелина, а также с тобой будут наши конные лучники-туркополы. Выступить тебе желательно с шумом, с ревом труб, барабанным боем и развевающимися знаменами, чтобы лазутчики султана узнали о вышедшем из Акры войске и поставили Саладина в известность. И все же в бой с нашим благородным врагом-султаном постарайся не вступать. У него сейчас превосходящие силы, поэтому тебе лучше попытаться начать переговоры и тем задержать отряды Салах ад-Дина в стороне от Яффы. Я же с нашими пехотинцами постараюсь попасть к осажденному городу морем. Ибо лошадей нам вряд ли удастся доставить на кораблях.
— Но шторм, государь!.. — заметил кто-то в волнении.
Ричард отмахнулся.
— Какой шторм? Болтанка на волнах, не более. И пусть наши желудки пострадают от качки, зато нашим жизням ничего не будет угрожать до самой Яффы. Верно я говорю, де Сабле? К тому же я беру с собой копейщиков, лучников, а также большой отряд арбалетчиков, которые нам пригодятся при высадке на берег. Я понимаю, как все это непросто, но не сомневаюсь, что, узнав о выступлении конницы Генриха Шампанского, Саладин ушлет часть своих отрядов ему навстречу. Войско Генриха, не обремененное маршем пехоты, достаточно быстро преодолеет путь вдоль моря и отвлечет сарацин от наших галер. Возможно, даже удастся — и да помогут нам святые угодники! — подойти к Яффе неожиданно для султана. Вот тогда мы сможем высадиться и дать бой. Эй, где этот де Бове? Ушел? Так передайте ему, что я возьму с собой пикинеров из Фландрии. Я разговаривал с этими ребятами, и они готовы ехать со мной. Также надо взять как можно больше стрел и литых болтов для арбалетов. Этот парень, Мартин, сказал, что в Яффе есть отряд пизанских лучников, я же возьму с собой генуэзцев с их арбалетами и тот отряд уэльских лучников, у которых такие длинные луки.
Слова так и лились из Ричарда, он был воодушевлен, решителен, но при этом выглядел собранным. Каждый его приказ принимался тут же и без обсуждения. Никто даже не стал намекать, что фламандцы под командованием де Бове и епископ может воспротивиться.
Но де Бове больше не появился. Однако успел приказать французским рыцарям, чтобы они не смели сражаться и умирать во славу Ричарда Английского. И когда первые воины стали подниматься по сходням на галеры, рыцари под знаменами с французскими лилиями только молча наблюдали со стороны, причем лица их не выглядели радостными. Они все сочувствовали осажденной Яффе, но вынуждены были подчиниться приказу нового командира.
Однако если рыцари по долгу службы остались в стороне, то простые воины-французы сами могли решать, как поступить. Поэтому многие отложили свои баулы и выстроились шеренгой перед сходнями, намереваясь примкнуть к воинству Львиного Сердца. Ричард, следивший за их погрузкой, даже окликнул одного из них:
— Эй ты, Тибо-парижанин! Неужели ты поедешь с нами, когда твои тюки добра взывают, чтобы ты доставил их в целости и сохранности в твой любимый Париж?
— Пусть взывают, — отмахнулся француз, улыбнувшись. — Беру Небо в свидетели, что я их хозяин, а не они мне. Так что пусть дожидаются меня тут, в Акре.
— А ты мне стал нравиться, парень! — засмеялся Ричард.
— Ты мне тоже нравишься, король Английский. Поэтому я иду за тобой!
Эта словесная перепалка вызвала веселье в гавани, люди стали шутить, думая не о войне, а о том, насколько их объединил этот поход, и на душе стало хорошо от мысли, что они идут на помощь своим единоверцам. Только когда священник стал проводить краткую мессу, напутствуя отбывавших, воины немного поутихли, сосредоточившись на молитве, и каждый просил Всевышнего и его Пречистую Матерь охранить их в том опасном предприятии, на какое они решались.
Мартин молился вместе со всеми, взывая Бога уберечь от беды тех, кого он оставил в Яффе. Когда же служба завершилась, он, не раздумывая, поднялся на красную пизанскую галеру, на которой собирался плыть и английский король. Ричард заметил его. Мартин был все еще в сарацинском доспехе, а вот шлем ему выдали, как у рыцарей Креста, — круглый стальной шишак с носовой стрелкой и кольчужной сеткой, прикрывающей шею сзади. Ричард обратил внимание, что Мартин держится подле графа Лестера, который, похоже, взял над ним командование. Странно, что этот парень не примкнул к отрядам тамплиеров, выехавших с Генрихом Шампанским. Впрочем, он ведь упомянул, что у него в Яффе остались женщина и ребенок, вот и торопится. Но когда Ричард смотрел, как ветер срывает пену на вздымающихся волнах, ему думалось — не испытывает ли он судьбу, решаясь на столь опасный шаг, как плавание вдоль побережья?
Погода действительно не благоприятствовала отбывающим, и, несмотря на все усилия капитанов и шкиперов, ночью небольшую флотилию крестоносцев отнесло в залив у Хайфы и они почти не продвинулись вдоль берега — утром воины Ричарда все еще видели башни Акры. Лишь к полудню второго дня корабли вышли в море, однако тут началась такая болтанка, что уж на что Ричард был к ней нечувствителен, но и он порой склонялся над бортом, извергая содержимое желудка.
Непрекращающаяся качка совсем измучила людей. Мужчины, страдая морской болезнью, сгибались пополам от тошноты и совсем не походили на отважное воинство, готовое сразиться с силами султана Саладина. Они стонали, жались к бортам, и даже ко всему привыкшие гребцы были бледны и истощены качкой и борьбой со стихией. А когда им становилось совсем уже невмоготу, то те из крестоносцев, кто еще держался на ногах, садились на весла и гребли, насколько хватало сил.
Но человек ко всему приспосабливается. И хотя волны по-прежнему качали суда, под натиском ветра орошая борта кораблей пенными брызгами, к вечеру второго дня Ричард настолько свыкся с провалами в бездну и взмыванием на гребни, что даже умудрился устроиться с картами под навесом у мачты и, засветив небольшой слюдяной фонарь, занялся их изучением. Надо было продумать, как вести бой, и ему, разумеется, понадобился Мартин, знавший расстановку сил неприятеля. Но Мартин как раз был занят тем, что удерживал у поручней накренившегося корабля согнутого в спазмах морской болезни графа Лестера, иначе тот мог просто выпасть за борт. Надо же, Лестер при отплытии взялся присматривать за этим парнем, а теперь полностью оказался зависим от него. Самого же Мартина, похоже, ничего не брало.