Его губы скривились в усмешке.
– Вы уверены?
– Разумеется, уверена! – Она с отвращением передернула плечами.
Это его успокоило:
– Какое облегчение!
Эмма отвернулась, некоторое время рассматривала мелькающие мимо пейзажи, затем снова повернулась к нему.
– Да, мне любопытно узнать что-то о доме, где вы росли, но заверяю вас, вовсе не потому, что я надеюсь в один прекрасный день стать в нем хозяйкой.
Он скупо улыбнулся.
– Понял.
– Это же в Котсуолдсе, да?
– Да.
– В таком случае мы будем проезжать где-то рядом. Это вряд ли слишком далеко от нашего пути. Заезжать будем?
– В общем-то резиденция герцога будет совсем рядом, – отозвался он. – Но мы не поедем в Айронвуд-Парк.
Она съежилась и словно на дюйм усохла.
– Понимаю. Мне не следовало завязывать разговор об этом.
– Почему вы говорите таким тоном?
– Каким тоном?
– Тем же, каким говорили мне, что ваш муж вас не любил.
Она расправила плечи и задрала подбородок. Отлично. Он предпочитает такую Эмму, а не сломленную и подавленную.
– Не знаю, о чем это вы, – высокомерно произнесла она.
– Ну нет, еще как знаете.
Плотно закутанная в плед, и теперь она напоминала ему подарок, который так хочется развернуть на Рождество. Самый сладостный, восхитительный подарок. Плохо, что она сразу ясно дала понять – этот подарок не для него.
Во всяком случае, пока.
– Это пустяки. Просто я понимаю, почему вы не хотите показывать меня своей семье.
– Что? – Осознание ситуации обрушилось на него, и он раздраженно посмотрел в небо. – Господи, женщина! Вы представления не имеете, о чем говорите! – Она сидела, застыв на месте, как одна из статуй в Каменной комнате Айронвуд-Парка, и Люк вздохнул. – Послушайте, мы с моим братом редко находим общий язык, и мне вовсе не хочется вмешивать вас в наши ссоры. Вот и все. Это не имеет никакого отношения к вам или к тому, как они могут вас принять. Я гроша ломаного не дам за то, что Трент о вас подумает. – Люк внезапно нахмурился, между бровями пролегла глубокая складка. – Вообще-то нет. Если он посмеет вас осудить… – Он осекся, покачав головой.
Она не шевельнулась, уставившись перед собой. Они как раз проезжали мимо рощицы. Кроны деревьев сияли дивными оттенками алого, оранжевого и коричневого. Дунул порыв ветра, сорвал несколько листьев с деревьев, закружил по дороге.
Наконец она произнесла:
– Вы странный человек, лорд Люк.
– Просто Люк.
– Просто Люк, – пробормотала Эмма и подняла на него золотистые глаза, большие и теплые. Губы ее сложились в улыбку. – Но… спасибо вам.
– За что?
Она поколебалась, затем рассмеялась негромким, гортанным смехом, согревшим его до мозга костей.
– Ну, полагаю, за сердитое выражение лица, когда вы подумали о своем брате, якобы осуждающем меня. Оно помогло мне… почувствовать себя лучше.
– Если он посмеет осудить вас, я буду весьма недоволен, – сдержанно сказал Люк, потянулся и придержал ее руку, постукивавшую по бедру. Она не могла ответить ему тем же, потому что была укутана пледом.
Ее пальцы замерли под его ладонью. Он не отпускал ее руку до тех пор, пока они не въехали в Слимбридж.
Гостиница «Кембридж» представляла собой прямоугольное здание из белого кирпича с ровным рядом квадратных окон на втором этаже и парадной дверью, обрамленной с двух сторон окнами в поднимающихся рамах. Хозяин гостиницы, дородный мужчина за тридцать, на вид скорее годился для фермерского труда, чем для сравнительно малоподвижной работы по управлению гостиницей.
Люк записал их обоих как мистера и миссис Чарлз Хокинз. Эмма не проронила по этому поводу ни слова, пока они не остались в комнате одни, а слуга, принесший багаж, не закрыл за собой дверь.
Комната оказалась почти в два раза больше, чем в Бристоле, – с круглым столом, двумя удобными на вид креслами с одной стороны двери и кроватью с небольшими прикроватными тумбочками – с другой.
Эмма долго смотрела на кровать, отметив, что она достаточно большая для них обоих, затем перевела взгляд на Люка. Тот усмехнулся.
Она скрестила на груди руки.
Интересно, где Эмма решит лечь? Может, заставит его спать на полу, а сама в одиночестве устроится на кровати?
– Почему, ради всего святого, вы это сделали?
– Мое второе имя – Чарлз.
– Вы знаете, что я не об этом!
Он пожал плечами.
– Если бы я попросил две комнаты, что подумали бы люди? Что я мужчина, притворяющийся, что путешествую не с любовницей?
– Вы могли бы сказать, что мы брат с сестрой.
– Точно, – произнес он голосом, из которого сочился сарказм, – мы похожи, как близнецы.
Они вообще не походили друг на друга, так что пришлось бы сильно напрячь воображение, чтобы принять их за родственников. Он с темно-русыми волосами, узким лицом и острыми чертами, – и она, темноволосая, круглолицая, с мягкими чертами лица. И все-таки нельзя сказать, что это невозможно.
Эмма вздохнула. Следовало обсудить это заранее и договориться о подходящем варианте.
Она отвернулась, сняла накидку и повесила ее на спинку стула. А обернувшись, увидела, что Люк склонился над своим сундуком и вытаскивает оттуда чистый жилет, фрак и простой белый галстук. Закрыв сундук, он выпрямился и начал расстегивать черные, обтянутые тканью пуговицы на длинном пальто. Он выглядел красавцем. Его волосы разметались от ветра, глаза стали еще более яркого голубого цвета, лицо покрыла щетина. Она почти ощущала, каково это – запустить пальцы ему в волосы или почувствовать, как царапает кожу щетина, когда он целует ее шею…
– Я иду вниз.
– Что? – Его голос так резко вырвал ее из мира фантазий, что она с трудом удержалась и не покраснела. – Зачем? Вы что-то забыли в коляске?
Люк старался не смотреть ей в глаза.
– Пообедаю в пабе.
Эмма уставилась на него, сбитая с толку таким резким перепадом настроения, и вскинула брови.
– Мне показалось, вы сказали слуге, что мы будем обедать здесь.
– Я передумал.
Эмма взяла себя в руки, хотя мысли в голове хаотично метались.
– Ну хорошо.
Он с деловитым видом надел жилет и фрак, глядя в небольшое зеркало, висевшее на стене за столом, искусно завязал галстук. Эмма молча наблюдала.
Повернувшись, Люк подошел к двери, взялся за ручку и велел:
– Заприте за мной.