– Я никогда не был хорошим ребенком. Никогда никого не слушался. Не мог сидеть спокойно, как братья. Лез в драку. А когда подрос, все стало еще хуже. Я целовал девушек за амбарами. Проигрывал денежное содержание. Братья и сестра меня терпеть не могли.

– Безусловно, часть этого – результат жестокости твоего отца. Я знаю тебя достаточно хорошо и вижу, что все это не врожденные черты.

– Ты уверена? – Его нерешительный голос был полон надежды.

– В жизни ни в чем не была настолько уверена, – почти шепотом ответила Эмма.

Он долго молчал, возможно, обдумывал все это. Затем спросил:

– Эмма, я могу войти?

Она зажмурилась сильно-сильно, чтобы не потекли слезы, потому что на этот раз было физически больно ответить:

– Нет.

Глава 14

Утром Эмма проснулась рано. Она не выспалась – Люк только на рассвете смог ее убедить лечь в постель.

Едва открыв глаза, она выпрыгнула из кровати и поспешила к двери. Щиколотка сегодня болела значительно меньше.

Эмма отперла дверь и обнаружила полностью одетого Люка, спящего, свернувшись калачиком, на полу. Она упала перед ним на колени.

– Люк?

Он сонно поморгал, плохо понимая, где находится. Эмма погладила его по щеке.

– Иди, ляг ненадолго в постель.

Он посмотрел на нее с непроницаемым лицом, затем хрипло ответил:

– Да.

С трудом поднялся на неверные ноги, напомнив Эмме новорожденного жеребенка.

Она взяла его за руку, сама подвела к кровати, помогла раздеться до рубашки и укутала одеялом. Затем наклонилась и поцеловала в лоб, как поцеловала бы ребенка.

– Спи.

Люк поймал ее запястье.

– А ты не ляжешь?

– Нет.

Он нахмурился, но она решительно посмотрела на него, и он с неохотой выпустил ее запястье.

Эмма накинула на плечи халат и вышла из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь.

Спустившись вниз, в гостиную, села в кресло, подтянула колени к подбородку и долго сидела, думая о Люке и о том, что он ей ночью рассказал. О том, что теперь понимает его по-новому.

Может быть, она повела себя чересчур сурово? Он открыл душу, рассказал ей обо всем (ну, за исключением происхождения тех шрамов на спине), а она ему жестоко отказала.

И все же Эмма понимала, что если бы поддалась на его уговоры, у него не появилось бы никаких причин менять свое поведение. Она надеялась, что не ошибается. В какой-то миг этой ночью, когда он продолжал умолять впустить его, а она ему опять отказала, ей вдруг подумалось, что она причиняет ему жестокую боль. Что ведет себя так же ужасно, как тот человек, что считался отцом Люка.

Нет, он куда ужаснее, с горечью подумала Эмма. После ночного разговора она поняла, что в жизни не испытывала ни к кому такой ненависти – даже к Роджеру Мортону! – какая вспыхнула у нее к старому герцогу Тренту.

Эмма просидела в гостиной добрый час, размышляя обо всем этом, затем вздохнула, пошла в спальню Люка и оделась, позвав Делейни, чтобы та помогла ей причесаться. Люк еще не проснулся, поэтому она взяла корзинку с шитьем, вернулась в гостиную и занялась сорочкой.

Люк, полностью одетый, появился около полудня и остановился в дверях. Эмма долгие часы просидела в полной тишине, погрузившись в свои мысли, поэтому испуганно ахнула, услышав шорох в дверях.

– Я тебя напугал?

– Да. Тут было так тихо.

Он долго смотрел на нее, потом подошел к дивану, приподнял ее подбородок, наклонился и поцеловал в губы.

– Ты готова ехать в Вапинг?

Значит, вот как. Они не будут обсуждать ночной разговор. Она испытала облегчение и замешательство одновременно. Эмма внимательно посмотрела на Люка, гадая, помнит ли он хоть что-нибудь из случившегося. Если и так, то этого совершенно не показывает.

– Ты поел? – спросила она.

По его лицу пробежала тень, но тут же исчезла, и Люк ответил голосом спокойным и бесстрастным:

– Я не голоден.

Эмма отложила шитье, медленно выдохнула. Может быть, он все-таки помнит.

– Я готова. Только возьму плащ.

Контора и жилье Мортона в Вапинге находились примерно в пяти милях от дома Люка на Кавендиш-сквер. Сидя рядом с Эммой в кебе, он думал, не купить ли собственную карету. У него никогда не было своей кареты, да она ему и не требовалась. Он всегда держал лошадь, а то и две, и ездил везде верхом. Но сейчас с ним Эмма, а ей совершенно незачем таскаться по Лондону в грязных наемных экипажах. Пусть у нее будет своя карета с кучером.

Он искоса взглянул на нее. И попался.

Она заметила его взгляд, повернулась к нему и мягко улыбнулась.

Это что в ее взгляде – сочувствие? Он не нуждается в сочувствии.

Зачем он ночью так разболтался?! Ему так отчаянно хотелось ее обнять, заставить открыть эту чертову дверь. Он испробовал все, кроме гнева, но разве можно гневаться на Эмму? Она имела полное право не впускать его.

Он вел себя как слабак и полный идиот и выдал ей свои сокровенные тайны – все то, что выставляло его в самом дурном свете. А он не хочет, чтобы она думала о нем как о слабом, запуганном глупце.

Он предпочитает полные невинного благоговения взгляды, которые она бросает на него, когда они занимаются любовью. Или выражение ее лица, когда она кричит от наслаждения. Или тот сонный, удовлетворенный, доверчивый взгляд, каким она награждает его, когда они оба достигнут вершины наслаждения.

Люк поерзал на сиденье. Наверное, не слишком-то разумно – думать о том, как она смотрит на него, когда приходит к пику. Ему сразу захотелось взять ее прямо тут, в кебе, а поскольку до Вапинга оставалось не больше мили, это тоже не самая умная идея.

Лучше он подумает о вчерашней ночи. Это оказалось весьма эффективно, будто ведро ледяной воды вылили ему прямо на естество.

Чертовский он дурак, вот кто.

Эмма взяла его за руку и легонько сжала. Люк вздохнул и пожал ее руку в ответ.

Спустя несколько минут они добрались до склада в Вапинге. В полдень понедельника народу тут оказалось заметно больше. Улицы переполнены лондонцами, приехавшими по своим делам. Матросы, купцы, торговцы, деловые люди, посыльные, слуги – все перемешались на улице, стремясь добраться туда, куда им нужно.

Люк помог Эмме выбраться из кеба. Она не взяла с собой трость, но сегодня почти и не хромала.

– Как твоя щиколотка? – спросил он, когда они направились к складу.

– Думаю, с ней все в порядке, – ответила Эмма. – Я ее почти не чувствую.

Мужчины кидали на Эмму взгляды. Разумеется, Люк знал почему. Она красавица. Ее прелестные изгибы любому внушат чувственные мысли. А лицо сердечком с огромными золотисто-карими глазами и губами, созданными для греха…