Боже праведный, они как пиявки!
Он повернулся к барышне спиной, но наткнулся взглядом сразу на двух девиц в столь же ужасающих платьях. И хотя они не облизывали губ при виде Сина, их недвусмысленно хищные взоры делали девушек похожими на коршунов, завидевших упитанного зайца…
С него довольно. Он уезжает. Оставит карету бабушке, сам велит заложить повозку — и домой!
Сжав челюсти, Син развернулся — и едва не споткнулся о какую-то малявку, которая, похоже, уже какое-то время отиралась за его спиной. Син едва не расплескал свой драгоценный виски.
Совладав с пляшущим в руке стаканом, он одарил угрюмым взором девчонку, ставшую преградой между ним и свободой. Хрупкая, непривычно загорелая, со вздернутым носиком, украшенным россыпью веснушек. Маленькое личико обрамляли буйные черные кудри, чьего богатства не могло сдержать даже обилие лент. Облачена девица была в ужасное белое, болтающееся на худенькой фигурке платье, чей фасон и цвет совершенно не шли ни ее смуглости, ни детской стройности.
— Как поживаете? — Барышня присела в торопливом реверансе, сопровождаемом улыбкой отчаяния.
Син с трудом подавил порыв послать ее к дьяволу.
— Прошу меня извинить, — ледяным тоном произнес он и собрался уже уйти…
— О, прошу, подождите! — Ручка девицы цепко сомкнулась на его локте.
Волна жара окатила Сина.
Он остановился как вкопанный, глядя сверху вниз на затянутую в перчатку ручку. Он ощутил это прикосновение сквозь три слоя ткани — так, словно эти пальчики коснулись его обнаженной кожи.
И вот он уже смотрит прямо в глаза девицы. А в них, ярко-синих, опушенных густыми черными ресницами, — то же потрясение, что и у него…
Она перевела взгляд на свою руку, затем вновь подняла глаза:
— Простите, но я не ожидала…
Личико незнакомки залил густой румянец, придав ему оттенок изысканной темной розы.
Интересно, а соски у нее такого же темно-розового цвета?..
Эта шокирующая мысль пронеслась в голове Сина так ярко, словно он произнес эти слова вслух. Барышня отдернула ручку — словно обожглась.
— Я не имела в виду… простите, но я… — Она судорожно сглотнула, вид у нее был разнесчастный.
Син вновь ощутил раздражение.
— Прошу извинить, но разве мы знакомы?
Барышня явно приуныла.
— Мы встречались на обеде у графини Дэнфорд всего лишь неделю назад…
— И мы с вами беседовали?
— Н-н-ну… нет.
— Я вас не помню.
Еще бы, тогда он чересчур увлекся выпивкой, чтобы вообще что-то помнить…
— А еще мы встречались чуть раньше на домашнем празднике у Мелтонов…
Он провел тогда большую часть вечера в библиотеке, в обществе мужчин — они обсуждали тогда запланированную на следующий день охоту.
— Простите великодушно, но я не…
— А помните суаре у Фаркуаров?
Син отрицательно покачал головой.
— А бал у Макэннисов? А обед у графа Стрэтема?
Он вновь отрицательно покачал головой.
Девушка совсем приуныла. Син отчего-то ощутил нечто, напоминающее угрызения совести, совсем ему не свойственные, которые, впрочем, тотчас же уступили место раздражению. Черт подери, не может же он помнить каждую девчонку, которая с ним заговорила — а уж о том, чтобы жалеть их, и речи быть не может!
Однако простое прикосновение девичьей ручки к рукаву никогда еще не вызывало в нем подобного отклика!
Тут к ним подошел лакей, разносивший шампанское, и барышня резво схватила бокал. К великому изумлению Сина, она вдохнула всей грудью и залихватски, несколькими торопливыми глотками осушила его.
Заметив удивленный взгляд молодого человека, барышня вновь залилась румянцем.
— Знаю, леди так не поступают, но… — она наморщила носик, с отвращением глядя на бокалы, — но шампанское столь омерзительно, что мне совсем не хочется его смаковать.
Син невольно расхохотался, и раздражение как рукой сняло. Кто эта барышня? Он пригубил виски, изучая ее поверх своего стакана.
— Так вы любите шампанское? Я имел в виду, хорошее шампанское?
— Да, однако, такого тут нет и в помине, вот я и…
Без тени смущения она отыскала взглядом лакея с подносом и заменила пустой бокал полным, который и осушила столь же ловко, как и предыдущий.
— Оно хотя бы холодное, — рассудительно заметила она.
Син в голос рассмеялся. Она выглядела на удивление нелепо и мило, эта невинная на взгляд девчонка, со своим веснушчатым носиком, черными кудряшками и распахнутыми синими глазами, осушающая один за другим бокалы шампанского со спокойным пренебрежением к великосветским нормам приличия! Син уже и вспомнить не мог, когда был настолько очарован…
На первый взгляд девушка показалась ему очень юной, не старше шестнадцати. Но теперь, глядя в ее решительные синие глаза, Син понял, что ошибся, введенный в заблуждение ее миниатюрностью. Она была, похоже, куда старше — и куда интереснее, чем ему показалось с первого взгляда.
— А скажите мне, мисс…
— Бальфур. Мисс Роуз Бальфур.
Син уже без всякого стеснения оглядел барышню с головы до ног. Он никогда не был поклонником женщин, лишенных волнующих рельефов, однако в Роуз Бальфур, несомненно, было нечто привлекательное. Вдруг бал перестал казаться ему таким уж невыносимо скучным.
— Ваше имя прекрасно вам подходит.
— Это не настоящее мое имя. Моя матушка была великой поклонницей античной мифологии, поэтому назвала меня Евфросиной.
— О, так зовется одна из трех граций! — В ответ на ее взор, полный недоумения, Син пожал плечами: — Я читал про них — правда, запамятовал, которую именно грацию звали Евфросиной. Богиню Радости? Изобилия? Веселья?
— Богиню веселья… — Она состроила забавную рожицу. — Боюсь, я наделена весьма своеобразным чувством юмора…
Да ты шалунишка, думал Син, чувствуя, как его интерес к барышне крепнет с каждой минутой.
Словно прочитав его мысли, она рассмеялась. Обворожительный, слегка хрипловатый ее смех пьянил не хуже игристого вина — он почти ощущал его на вкус. Такое было ему куда более по душе: женщина, не желающая разыгрывать фальшивую невинность, призванную завлечь жертву в паучьи сети, а напротив, смело и искренне выражающая мысли и желания.
Син склонился к девушке:
— Мисс Бальфур, что принесло вас на этот бал? Сдается, здешнее общество подходит вам ничуть не более, нежели мне.
Глядя в красивое лицо кавалера, Роуз решительно не соглашалась с ним: его общество подходило ей идеально. Он был идеален. И выпей она еще бокал запретного шампанского (тетя Леттис, к счастью, была увлечена карточной игрой), Роуз уверена была, что утонула бы в этих прекрасных, светло-карих, цвета шерри, глазах…