— Наверное… не знаю.
— Неужели вам это не приходило на ум? — Хардвик не столько удивился, сколько разозлился.
— Разумеется, я об этом думал! — ответил Эштон. — Просто как-то не складывается… Но я же нахожусь здесь, внутри. Возможно, снаружи виднее.
— Вы когда-нибудь слышали фамилию Скард? — спросил Гурни.
— Другой следователь только что спрашивал об этом по телефону. Это тот самый сардинский клан, насколько я понял. И нет, я о них раньше не слышал.
— Джиллиан никогда не упоминала эту фамилию?
— Джиллиан? Нет… При чем здесь Джиллиан?
— Есть вероятность, что Скард — настоящая фамилия Флореса.
— Но откуда Джиллиан могла это знать?
— Судя по истории поисковых запросов в Интернете, она интересовалась этим именем.
Эштон снова потряс головой.
— Какой-то нескончаемый кошмар… — пробормотал он.
— Вы сейчас по телефону о чем-то договаривались на завтрашнее утро?
— О да. Новый поворот: ваш лейтенант считает, что в контексте заговора время не ждет, и нужно срочно опросить учениц.
— И где же они?
— Кто?
— Ваши ученицы!
— А! Простите мою рассеянность. Собственно, в том-то и проблема. Они сейчас внизу, в главном зале часовни. Там умиротворяющая атмосфера, а день был непростой. Официально девочки в Мэйплшейде не имеют никаких контактов с внешним миром — здесь ни компьютеров, ни радио, ни телевизора, ни смартфонов, ничего такого. Но все равно нет-нет да что-то просочится. Кто-нибудь тайком протащит мобильник или другое устройство. Так что про смерть Саванны все узнали сразу и… Ну, можете себе представить. И мы ввели, так сказать, строгий режим. Это здесь по-другому называется, конечно… Мы вообще стараемся смягчать любые понятия.
— Колючую проволоку особо не смягчишь, — заметил Хардвик.
— Проволока оберегает нас от непрошеных гостей.
— Да? А то это сразу не очевидно.
— Уверяю вас, это просто средство защиты.
— Так что, они все собрались в этой часовне? — спросил Хардвик.
— Да. Как я уже говорил, там подходящая атмосфера, чтобы успокоиться.
— Не ожидал, что ваши девушки не чужды религиозности.
— Религиозности? — мрачно усмехнулся Эштон. — Она ни при чем. Просто в каменных церквях что-то такое есть… готические окна, полумрак… душа успокаивается сама, верует человек или нет.
— А они не воспринимают это как наказание? — спросил Хардвик. — Тем более что, наверное, далеко не все нуждаются в «успокоении».
— Те, что перенервничали, успокоятся, а те, что были спокойны, могут здесь поделиться спокойствием с другими. Иными словами, мы не разделяем их на «нормальных» и «ненормальных».
Гурни улыбнулся.
— Наверное, вы долго формулировали эту философию.
— Что поделаешь, это часть работы.
— То есть вы описываете девочкам происходящее в какой-то специфичной системе образов.
— Примерно так.
— Как сказочник, — улыбнулся Гурни. — Или политик.
— Священники, учителя и медики делают то же самое, — парировал Эштон.
— Кстати, — произнес Гурни, решив резко сменить тему, — у Джиллиан в день свадьбы не было какого-либо кровотечения? Не могла она, например, пораниться?
— Не помню никакого кровотечения. Откуда такой вопрос?
— Пытаемся понять, откуда взялась кровь на мачете.
— А что, на этот счет есть разные мнения?!
— Похоже, что мачете не было орудием убийства.
— Я перестал что-либо понимать.
— Предположительно, его специально оставили в роще еще до убийства. А не после.
— Но… мне сказали… на нем же была ее кровь?..
— Некоторые выводы были преждевременными. Но если предположить, что мачете лежало в роще до убийства, то кровь должна была принадлежать живой Джиллиан. И возникает вопрос: откуда она взялась?
Эштон выглядел сбитым с толку, а потом что-то вспомнил.
— Вообще-то есть один вариант… Как вы знаете, Джиллиан лечили от биполярного расстройства, и из-за лекарств ей нужно было раз в месяц сдавать кровь на анализ. Ну, чтобы убедиться, что терапия действует.
— Кто брал у нее кровь?
— Женщина-медработник… из какой-то клиники в Куперстауне.
— И как она поступала с кровью?
— Возила в лабораторию, где проверяли уровень лития и выдавали результат.
— Она везла кровь в лабораторию сразу после забора?
— Думаю, она останавливалась по дороге у других пациентов, но мне неизвестен ее маршрут. А в конце дня отвозила все анализы в лабораторию.
— У вас есть ее имя и контакты лаборатории?
— Да. Я ведь каждый месяц читал их отчет.
— Значит, у вас где-то записано, когда брали последний анализ?
— Записи как таковой нет, но обычно это была вторая пятница месяца.
Гурни посчитал в уме и заключил:
— Значит, за два дня до убийства.
— Вы думаете, что Флорес каким-то образом перехватил ее анализ крови? Но зачем? Я что-то не понимаю эту историю с мачете, зачем ему это было нужно?
— Мы точно не знаем, доктор. Но мне кажется, что ответ на этот вопрос может помочь раскрыть убийство.
Эштон поднял брови, но это означало скорее удивление, чем скепсис. Растерянно пройдясь взглядом по комнате, он закрыл глаза и несколько секунд так сидел, вцепившись в резные ручки кресла и делая глубокие вдохи и выдохи, словно выполняя какое-то дыхательное упражнение. Но когда он вновь открыл глаза, взгляд его вовсе не был спокойным.
— Какой мрак, — произнес он хрипло. — Джентльмены, позвольте вас спросить: вы когда-нибудь чувствовали, что у вас все валится из рук? Вот я сейчас это чувствую. И с каждым новым кошмаром, с каждой смертью, с каждой новостью про Гектора или Скарда или кем он там был… мне кажется, что все, что я делаю, напрасная трата жизни. Что я конченный, безмозглый неудачник! — он осекся и помотал головой. — А сколько у меня было амбиций, сколько гордыни… Как я мог даже подумать, что способен исцелить недуг такой чудовищной, первобытной мощи?
— Недуг?
— Это не профессиональная терминология, разумеется. Я говорю про последствия инцеста для психики всех участников. Но слово емкое и меткое. Чем дольше я с этим работаю, тем больше убеждаюсь, что из всех изуверств, какие люди способны друг с другом совершить, разрушительнее прочих — насилие взрослого над ребенком. Особенно если взрослый — родитель.
— Чем это разрушительнее других преступлений?