Незадолго до этого старший инспектор зашел в бистро и попросил принести им ланч.
– Как поживает месье Беливо? – спросил у него Оливье.
Он видел, как Гамаш вышел из дома владельца магазина.
– Полагаю, ему бывало и лучше, – ответил Гамаш.
– И хуже. Я помню, каким он был после смерти Жинетт. Слава богу, Хейзел и Мадлен помогли ему вернуться к жизни. Всюду звали его с собой, в особенности в такие важные дни, как Рождество. Фактически спасли его.
Возвращаясь в оперативный штаб, Гамаш спрашивал себя, был ли Беливо благодарен им за это. И еще он думал, что Хейзел теперь осталась одна и, может быть, они сойдутся.
Вернувшись в здание старого вокзала, Гамаш увидел Бовуара, который только что вернулся из дома Хейзел, где проходил обыск. Через несколько минут из Монреаля приехала агент Лакост, и они расселись за длинным столом. Совещание было в самом разгаре, когда появился Оливье с ланчем.
Он не торопился уходить, но они не сказали при нем ни слова. Потом инспектор Бовуар проводил его до двери и плотно закрыл ее за ним. Оливье на мгновение приник ухом к холодному металлу, но ничего не услышал.
Впрочем, и слышать-то было нечего, кроме стука ложек по фарфору: полицейские набросились на суп из красной чечевицы и приправленных карри яблок, а потом – на тушенку.
– Доклады, – скомандовал Гамаш.
– Мы нашли эфедру, – ответил Бовуар, ставя пузырек на стол. – Сняли отпечатки и передали их в Монреаль.
Он уже сообщил об этом Гамашу, но теперь нужно было оповестить всю команду о находке и обыске.
– Софи Смит отрицает, что это ее пузырек, – продолжил Бовуар, – но ей придется признаться. Она сказала, что питала сильные, может, даже навязчивые чувства к Мадлен. И она лгунья. Не знаю, что у нее там с ногой, но, когда понадобилось, она припустила бегом, позабыв про свою щиколотку. Видели бы вы лицо ее матери.
– Она рассердилась из-за того, что дочь симулировала? – спросил Лемье.
– Господи, ну как можно быть таким глупцом? – сказала Николь, и Лемье посмотрел на нее с нескрываемой ненавистью.
– Агент Николь, я вас предупреждаю, – вмешался Гамаш.
– Нет, в самом деле, – гнула свое Николь. – О чем ты вообще думаешь? – обратилась она к Лемье, который сидел, вцепившись в стол. – Хейзел Смит была ошарашена, увидев, что у ее дочери есть пузырек с эфедрой, – медленно проговорила Николь, глядя в лицо Лемье. – Это расследование убийства, а не врачебный кабинет. Кого, на хрен, интересует ее щиколотка, кроме полного идиота?
– Хватит! Идемте со мной. – Гамаш встал и направился к двери, держа в руке пузырек.
Николь перехватила взгляд Лемье и дернула головой в сторону Гамаша:
– Он тебя звал, недоумок.
Лемье стал подниматься со стула.
– Агент Николь, – холодным и требовательным тоном произнес Гамаш.
Николь улыбнулась Лемье и, вставая, покачала головой.
– Лузер долбаный, – пробормотала она напоследок.
Оказавшись за дверью, она спросила:
– Что случилось, сэр?
Ее самоуверенность исчезла с потерей аудитории. Здесь их было только двое.
– Вы заходите слишком далеко. Вам придется уехать.
– Вы меня увольняете?
– Пока нет. Я посылаю вас в Кингстон позадавать вопросы о Софи Смит в Университете Куинс.
– В Кингстон? Так это же полдня пути. Я доберусь туда только вечером.
– Еще позднее. Вам придется по пути завезти это в лабораторию в Монреале. Результаты нужны мне завтра утром.
Николь уставилась на него и наконец сказала тихо:
– Мне кажется, вы совершаете ошибку, сэр.
Гамаш встретился с ней взглядом. Голос его звучал спокойно, размеренно, но Николь, чувствуя его напор, отступила на полшага.
– Я знаю, что делаю. Вы должны уехать. Сейчас.
Стоя у двери, он проводил ее взглядом. Всегда далекая от изящества, агент Николь шла по мосту, сутулясь, на ходу пиная камешки.
Гамаш вернулся в штаб. Без агента Николь тут стало светлее. Гамаш с удовлетворением отметил, что Лемье выглядит спокойнее.
Вместе с ланчем Оливье принес тарелку с шоколадным печеньем и финики на десерт. За кофе и десертом они выслушали историю месье Беливо.
– Он отправился туда умирать? – спросила агент Лакост, отложив печенину. – Как это печально.
«Печально. Опять это слово, – подумал Гамаш. – Бедный, печальный месье Беливо». Но неожиданно перед его мысленным взором возник не старый владелец магазина, а птенец. Его щебет усиливался страхом. Он был убит, потому что искал общества.
Настала очередь Лакост докладывать о ее путешествии в Монреаль.
– Секретарь школы дала мне вот это. – Она положила на стол две папки. – Табели успеваемости Мадлен и Хейзел. Просмотреть их я еще не успела. Мадлен стала настоящей легендой этой школы.
Бовуар взял папки, а Лакост нырнула под стол и появилась со стопкой ежегодных школьных альбомов в руках.
– Я не хотела брать, но она мне их всучила.
Она положила стопку на стол и снова взялась за печенье. Оно было нежное, домашнего приготовления, а вместо глазури покрыто воздушным зефиром.
– Вы говорили с бывшим мужем Мадлен? – спросил Гамаш.
– От Франсуа Фавро толку было мало. На развод подала Мадлен, но он признает, что вынудил ее к этому своим поведением. Еще он признал, что все еще любит ее, но он сказал, что жить с ней было все равно что жить рядом с солнцем. Это было прекрасно, но болезненно.
Они погрузились в молчание, ели, размышляли. Лакост думала о женщине, которую убили за то, что она была блестящей, Лемье думал о том, как бы убить Николь, Бовуар – о Софи, которая, вероятно, убила женщину, которую любила. А Арман Гамаш думал об Икаре.
Жан Ги Бовуар сидел за рулем, а Арман Гамаш смотрел в окно и старался не обращать внимания на выбоины, трещины и ямы на дороге. В некоторых из них вполне мог бы уместиться небольшой городок.
Он вернулся мыслями к расследованию.
У Софи Смит была эфедра. Софи присутствовала на втором сеансе, но не на первом, что может объяснить, почему именно тогда и произошло убийство. И она призналась в сильных чувствах к Мадлен. И было еще кое-что. Об этом ему сказала Клара сегодня утром. Гамаш поначалу не обратил внимания на ее слова, но они еще больше обвиняли Софи. Ему не давал покоя вопрос, как убийца подсунул эфедру в еду Мадлен. Клара и Софи поспешили занять место рядом с месье Беливо. Но при этом Мадлен оказалась рядом с Софи, которая предусмотрительно уселась между месье Беливо и Мадлен.
Зачем?
Этому могли быть два объяснения. Их отношения вызывали у нее такую неприязнь, что она в буквальном смысле решила вклиниться между ними. Или же она хотела иметь возможность подсунуть Мадлен эфедру.