— Отец, — тихо сказал Илья, — ты меня слышишь?
— Да, — резко ответил тот, — слышу. Я приеду.
И отбился, из трубки понеслись короткие гудки, засвистел чайник. Илья выключил газ и собрался налить в кружку кипяток, но передумал. Он не мог больше оставаться в квартире, запертый в четырех стенах, она опротивела ему всего за одну ночь, он ненавидел это чужое жилье, точно оно было в чем-то виновато. Если бы Макс не привез его сюда, то ничего бы не произошло. Илья вышел в коридор, накинул куртку и сбежал по лестнице вниз. Обгоревший кузов «БМВ» лежал там же, где и вчера, Илья подумал, что это плохо, очень плохо, отец увидит его и поймет, как умер его сын. Вытащить бы эти головешки отсюда к чертовой матери, но трогать нельзя, ибо «следственные действия», черт их дери…
Было уже довольно светло, мимо проходили люди — они торопились на работу, поглядывали на останки машины и торопились дальше. Из третьего подъезда выскочили веселые таксы, за ними вышла сонная хозяйка, но собак она держала на поводках. Тем шлейки не мешали, псы резвились в точности, как и прошлым вечером, носились по лужам и в шутку дрались между собой. Илья смотрел на них, и тут вчерашняя картинка снова возникла перед глазами. Вот Макс прощается с ним, вот садится в машину, заводит ее, потом слева летит багровая искра, пропадает, и над машиной поднимается огонь. Искра… он видел похожее раньше, причем довольно часто, правда в темноте. Хотя нет — днем тоже, но всего пару раз. Но тогда дело было на полигоне, во время стрельб, а здесь город….
«Ерунда, быть того не может», — Илья машинально смотрел по сторонам, на верхние этажи дома-колодца, а в голове крутилось: «трассирующая пуля — это снаряд особой конструкции, светящийся в полете и оставляющий за собой дымный след». Дымного следа он не заметил, но это ерунда — свет-то был. И еще кое-что подкинула память: «трассирующий снаряд обладает зажигательным действием при попадании в легковоспламеняющийся объект (стог сена, бак с парами топлива)». Какие пары, у «бэхи» был полный бак…
Илья крутился на месте, смотрел на окна верхних этажей. Встал к машине спиной, пристально оглядел их, понимая, что выглядит глупо, но поделать с собой ничего не мог. Мозг милостиво подкинул задачку, отвлекая от пережитого ужаса и давая паузу перед грядущим — перед встречей с отцом, объяснением с ним, перед похоронами. На седьмом — последнем этаже — окно подъезда было открыто, и Илья кинулся туда, ворвался в подъезд и остановился.
Бардак тут был жуткий — шел ремонт, причем самая грязная его часть: сдирание старой штукатурки и побелки. Ступеньки покрыты плотной коркой грязи, стены в пятнах, в воздухе летает белая пыль. Илья осторожно, держась центра лестничного пролета, поднимался вверх, глядел по сторонам и под ноги. Стремянка, пластиковые ведра с водой и пустые, еще с какой-то дрянью, тряпки, грязная до жути спецодежда, обертки, обрывки газет, окурки — чувство такое, точно в бомжатник угодил. Но нет, люди тут жили приличные, на четвертом этаже он встретил девушку — она боком, на цыпочках кралась к лифту, стараясь не запачкать черные туфли. Страдальчески глянула на Илью и пропала в относительно чистой кабине.
На седьмом этаже ждала та же дрянь, грязь и разруха. Илья остановился на верхней ступеньке, наскоро огляделся и пошел вдоль стенки, глядя в пол. Следы, следы — их множество, на побелке хорошо видны отпечатки подошв, и также полно мусора. Зато потолок свежепобелен, поэтому окно и открыли, чтобы просох. Илья пошел туда, но остановился на полпути.
На подоконнике стоял пластиковый ящик, стоял на боку, на полу валялась тряпка. Обычная тряпка, таких тут полно, и все же в ней было что-то не то. Илья постоял еще немного и понял — она не перемазана в побелке, как другие, ее принесли недавно, может, даже вчера. Он поднял обрывок, покрутил его в руках, принюхался. Потянул носом еще раз, и поднес тряпку к лицу. От нее еле уловимо пахло ружейной смазкой, на синей ткани остались темные пятна, длинные и размазанные, точно кто-то протирал оружие. И бросил протирку здесь — то ли по небрежности, то ли наплевав на последствия. Илья положил тряпку на подоконник, перегнулся через него, потом отошел назад, пригнулся еще раз. Если бы он выбирал позицию для стрельбы, то лучшей не найти — двор и подъезд друга Макса как на ладони. И машина тоже, ее отлично видно отсюда, и стоит она, повернувшись к бойнице крылом с бензобаком.
«Совпадение?» — крутанулось в голове. Илья об этом особо не задумывался, глядел под ноги, на стену, на потолок и сам не знал, что ищет. Вернее, знал, но гнал от себя эту мысль, чувствуя, как желудок сжимается в крохотный комок, а по хребту бегут ледяные мурашки. Дикое предположение уже не намекало — орало о себе, Илья сам перед собой делал вид, что «так не бывает» и обшаривал площадку дальше. Обошел каждый ее миллиметр, заглянул под все ящики и ведра, переворошил мусор. И не восторг, не облегчение почувствовал, а ужас, липкий и глухой, на грани паники, когда за трубой увидел гильзу. Она лежала в самом дальнем углу, сливалась с плинтусом, и если бы не слабый блеск металла, Илья ее не заметил бы.
Он поднял гильзу, обдул, вытер той самой тряпкой, покрутил в руках. Калибр вроде «девятка», самый обычный, это ни о чем не говорит. Если это трассер, то на кончике пули была зеленая маркировка, если нет… Если это не трассер, то в Макса стреляли дважды. Возможно, он был убит первым выстрелом, а вторым машину просто подожгли, чтобы замести следы. Но это вряд ли, экспертиза все равно выявит огнестрельное ранение, куда бы пуля ни попала. Если стрелял профи, то целился он в голову и стрелял наверняка из бесшумки, поэтому выстрелов не было слышно. Странно, что он столько следов оставил — тряпка, гильза, ящик как бруствер… Работал неаккуратно, или торопился, или спугнул кто?
В кармане зазвонил мобильник, да так резко, что Илья едва не выронил гильзу. Зажал ее в кулаке, вытащил телефон, глянул на экран: это звонил отец.
— Ты где? — ровным голосом спросил он, Илья соврал что-то насчет похода в магазин, и вранье снова прокатило, отец поверил.
— Я скоро буду, — сказал он, и отбился. Илья глянул на гильзу, на телефон, снова во двор и побежал по лестнице вниз. Хватило пары минут, чтобы решить — отцу он ничего не скажет, по крайней мере сегодня. Не скажет, пока сам во всем не разберется, но теперь точно известно одно: Макса убили.
И всю неделю после жил, как в бреду, чувствовал, как сознание раздваивается, и поделать с этим ничего не мог. Он помогал отцу и Ольге, куда-то ездил, договаривался, платил, а в голове крутилось одно: что делать? Что теперь делать с этой гильзой, тряпкой и ящиком, будь они неладны? Сказать отцу — не сказать? Он же полковник в отставке, он «за речкой» служил, у него друзья-сослуживцы еще при должностях, они подскажут, помогут… Или нет, лучше не надо? Вдруг он ошибся, напутал, сделал что-то не то, вдруг это повредит Максу даже сейчас? Или сказать?
От этих мыслей, короткого сна, в окружении с трудом, но справлявшихся со своим горем близких Илья к похоронам выглядел не краше зомби, впрочем, остальные были не лучше, поэтому на него внимания не обращали. Черная круговерть захватила их всех, заволокла разум туманом, притупила чувства и память заодно. Илья смутно помнил похороны, закрытый гроб, похудевшую, на себя не похожую вдову Макса, его коллег, тестя с тещей, друзей отца. Илья точно в этом всем и не участвовал, а стоял поодаль и видел все со стороны, в том числе и себя самого. Ощущение было поганым донельзя, и заглушить его не находилось никакой возможности. Люди казались ему на одно лицо, да и говорили они одно и то же, соболезнования и прочие, ненужные, но обязательные в таких случаях слова. Запомнился лишь один, высокий, поджарый, как охотничий пес, молодой человек, он представился как Константин Андреев и помимо набора общих для всех горьких слов сказал: