— Суп с котом. Наблюдай лучше за мастерской.
— А я и наблюдаю. Ты сам обещал рассказать, когда время будет. Времени у нас масса. Интересно, как люди двойниками становятся.
Полярник нахмурился. Он не хотел ни о чем таком разговаривать, но Боксер был очень настойчив.
— Жулик я, это если твоими словами говорить, — сказал Полярник, решив представить на суд спутника именно эту версию своей биографии.
Боксер был явно разочарован.
— То есть как «жулик»? Хочешь сказать, что ты обычный мелкий жулик? Такой вот жулик. — Боксер даже изобразил гримасу, чтобы подчеркнуть чувства, которые у него вызывают «такие вот жулики».
— Не «такой вот». — Полярник передразнил Боксера. — А первоклассный. Артист. Меня несколько лет поймать не могли. У меня, если хочешь знать, всего одна ходка была.
— Да ладно тебе, артист. А со Светловым-то кто оплошал?
Полярник вздохнул.
— Сам удивляюсь. Всю сознательную жизнь людей разводил, и надо же было теперь сесть в такую калошу! А ведь чувствовал: что-то не так, когда он уговаривал меня в двойники пойти.
— Что ты хоть делал? Как разводил-то?
В нескольких фразах Полярник описал особенности своего ремесла, но Боксера нисколечко не впечатлил.
— Лучше бы ты мне этого не говорил. Теперь сидеть с тобой рядом противно.
— Ну так и не сиди. Иди к Каплунову. Он у нас милиционер, то есть почти святой человек. Стихи помнишь? «Он шагает по району от двора и до двора. И опять на нем погоны, с пистолетом кобура». Так вот, это про него, про Каплунова.
Боксер покачал головой.
— Это про дядю Степу, а Каплунов… Может, ты и прав. Как все перепуталось в этой жизни!
Они молчали до самого появления Огурцова, который явился на работу только ближе к полудню, когда Полярник уже почти утвердился в мысли, что Каплунов их обманул, и начал обдумывать план мести участковому. Из остановившегося у дверей «фольксвагена» вылез маленький, коренастый, подстриженный под ежик мужичок с пухловатыми губками.
— Вот он! — крикнул Боксер над самым ухом Полярника.
Полярник стряхнул с колен бисквитные крошки.
— Не ори, оглохнуть можно.
— Он был вместе с Каплуном, когда они Брахмана забрали. И меня били, когда я хотел за него вступиться.
— Ну, стало быть, тебе и карты в руки. Познакомишься с ним поближе.
— Я?
— Именно ты. Мое лицо, видишь ли, слишком известно, чтобы я им светил направо и налево. А ты изменился, помолодел, как сказочный Иванушка, который в молоке искупался. Побритый, помытый, туалетной водой благоухающий. Огурцову и в голову не придет, что ты — тот самый приятель Брахмана. Надо как-то с ним стрелку забить, чтобы без свидетелей.
— Так мы же в гриме, при чем здесь лица?
— В гриме, не в гриме, а… Так надо, короче. Скажешь ему, что…
Лицо у Боксера стало решительным.
— Я знаю, что ему сказать, — заверил он. — Все будет в порядке.
Огурцов был на улице. Придирчиво осматривал привезенную древесину, которую еще не успели занести внутрь. Водитель грузовика протянул ему накладные. Дождавшись, когда Огурцов закончит с делами, Боксер подошел со стены и выразительно покашлял.
Огурец посмотрел на незнакомца и очень быстро покрутил стриженой головой, оглядываясь по сторонам. Глаза у него были круглые, как стекла фонарика.
— Вы ко мне?
— Я хочу поговорить со старшим. С Сергеем Дмитриевичем.
— Ну, я Сергей Дмитриевич, и что?
— Мне нужен гроб.
— Очень хорошо. То есть это, конечно, плохо, когда кому-то нужен гроб, но что поделаешь, такова жизнь, и, если он вам нужен, вы должны обратиться в главный офис, оформить и оплатить заказ. Это недалеко.
— Знаю, я там был. Они меня послали.
— Послали ко мне? Зачем? У меня тут только производство, а не магазин.
— Не к вам. Меня просто послали. Суть в том, что у меня не совсем обычный заказ. Мне нужен гроб на колесиках. Знаете, как в детской страшилке: девочка, девочка, гроб на колесиках подъезжает к твоему дому…
Огурцов склонил голову вправо и внимательно посмотрел на странного человека, потом наклонил голову в другую сторону и снова посмотрел, тоже внимательно. Затем огляделся по сторонам.
— Правильно, что послали. Мы контора серьезная. К нам обращаются скорбящие люди, потерявшие своих близких.
— Подождите, я сейчас все объясню. Я художник. Я бы даже сказал шире: творец. Через две недели в Художественном арсенале пройдет выставка «Жизнь взрослых глазами ребенка». Гроб на колесиках — один из элементов перформанса. Там еще будут черная рука, зеленые занавески и прочая чертовщина, ну, не важно. Важно, что у нас очень щедрые спонсоры.
Последние слова Боксер произнес с особой интонацией, после чего сунул в ладонь Огурцова деньги, которые тот сразу же пересчитал и спрятал в карман.
— Это только задаток, который совсем не обязательно пропускать через кассу. Квитанцию я требовать не буду. Еще столько же получите, когда я приду забирать заказ. Не так уж мало, чтобы взять обычный сосновый гроб, прикрутить к нему колеса, которые можно найти на рынке хозтоваров, и покрасить гроб в черный цвет.
— Обычно гробы мы обиваем материей.
— Этот надо будет покрасить. У вас есть быстро сохнущая черная краска?
Огурец еще раз посмотрел на деньги, потом на собеседника, который в самом деле походил на художника, главным образом благодаря тонким прямым усам, густо смазанным гелем, чтобы зафиксировать их в горизонтальном положении над верхней губой, — несомненная стилизация под Сальвадора Дали, с той лишь разницей, что у Дали это были усищи, а у собеседника всего лишь усики, даже, можно сказать, усишки.
— У нас есть такая краска. Подъезжайте сюда к десяти вечера. Будет вам гроб на колесиках и даже черный… Творец.
Со смехом пожав руку художнику, Огурцов еще долго смотрел ему вслед. Боксер, следуя инструкциям Полярника, не вернулся к нему в машину, а пошел пешком, прямо по улице. Полярник подобрал его через два квартала, выслушал отчет и, удовлетворенно кивнув, спросил:
— Машину водить умеешь?
— Когда-то умел. Было дело.
— Хорошо. Как думаешь, твой кореш Вольдемар согласится нам помочь?
— А что надо будет делать?
— Практически ничего. Просто быть рядом с тобой, когда ты придешь за заказом. А потом, когда все кончится, обо всем забыть.
— Мне бы не очень хотелось и его во все это втягивать.
— Косвенным образом он уже втянут.
— Хотя бы можешь объяснить — зачем?
— Как-то не верится, что Каплунов смирится с тем, что с ним приключилось. Ментам своим он, конечно, жаловаться не будет. Понимает, что станет посмешищем. А вот Огурцову рассказать может запросто. Он сам нам сдал мастерскую как идеальное место, где можно поговорить с его корешем с глазу на глаз. Поведал, что Огурцов часто остается на ночь в мастерской. Вывод: единственная возможность отомстить нам за унижение — это в вечернее время устроить засаду в мастерской Огурцова.