— Русские пустили в ход огнеметы. Огонь перекинулся на второй этаж Нас выкуривают.
— Перейдем в другой подъезд и будем прорываться.
Он произнес эти слова, стараясь оставаться спокойным. Помощник глянул на санитара.
— Господи, ему вышибло мозги.
— Прекрати панику.
Остатки взвода эсэс бросились через пролом в стене в соседний подъезд. Там творилось непонятное. Русские загнали пехотинцев на четвертый этаж, забрасывали гранатами и вели огонь из всех стволов.
Шарфюрера сразу контузило. На его глазах был убит автоматной очередью помощник. Кто-то кричал, что они обречены. Надо сдаваться.
— Поздно! — возразил другой. — Они нас прикончат.
Оставалось только лезть на крышу. Но пехотная рота, взяв дом на другой стороне улицы, обстреливала крышу и чердак сразу из нескольких пулеметов.
Да и чердака, как укрытия, уже не существовало. Мины сделали свое дело, изорвав в клочья цинковые листы.
— Сдаемся! Эй, русские, вы слышите?
— Кто там решил сдаваться?
Двадцатилетний шарфюрер сделал шаг вперед, чтобы расправиться с трусом. Это был последний шаг в его короткой жизни. Откуда-то потянулась светящаяся в дыму строчка пуль и мягко, почти без боли, уткнулась в него.
Он лежал лицом вниз, не в силах пошевелиться. Словно сквозь вату доносились выстрелы, автоматные очереди и крики. Ближний бой превратился в рукопашную схватку.
Русские, увидев среди защитников дома-крепости солдат войск СС, уничтожали всех без пощады. О сдаче в плен речи уже не шло. Кто-то наступил тяжелым сапогом на пальцы двадцатилетнего эсэсовца, он вскрикнул.
Его добили выстрелом в голову и, перешагнув через труп, бросились преследовать тех, кто искал спасения на крыше.
Улицу длиной девятьсот шагов удалось пройти лишь наполовину. С наступлением темноты штурмовая группа и остатки пехотной роты закрепились в отбитых домах. Некоторые гарнизоны, потеряв большую часть людей, оставили свои позиции и отошли. Часть солдат сдалась в плен, но таких было немного.
Последним аккордом в этом ожесточенном бою стал залп шестиствольных минометов. С полсотни тяжелых двухпудовых мин обрушились на захваченную часть улицы.
Рухнула стена одного из домов, перегородив дорогу. В батарее Кондратьева накрыло два миномета вместе с расчетами. Крупный осколок со звоном врезался в борт бронетранспортера, застряв в броне.
Бой понемногу затихал.
Сержант Сергей Вишняк шел по ночной улице. Полчаса назад он обратился к командиру взвода Савелию Грачу:
— Я схожу гляну как обстановка.
— Не надо тебе ничего смотреть. Отдыхай.
Старший лейтенант догадался, куда собирается Вишняк.
— Мало башку под пули подставлял? Теперь из-за бабы, хрен знает, куда лезешь.
— Из-за женщины… она не баба.
В полутьме комнаты, при свете двух свечей, на лице сержанта перемещались глубокие резкие тени. Они знали друг друга давно, вместе служили в полковой роте разведки.
Савелия двинули вверх, в дивизионную разведку, уже стал старшим лейтенантом, а Вишняк, хоть и считался одним из лучших разведчиков, только недавно «сержанта» получил. Своевольный, упрямый, правду режет в глаза, за что его штабное начальство недолюбливает. Грач понял, что отговаривать Сергея бесполезно, уйдет самовольно.
— Здесь недалеко, через час вернусь.
— Возьми с собой бойца. Не вернешься через час, подниму весь взвод, пойдем тебя искать. Ты этого хочешь?
— Пусть полтора. Ничего со мной не случится. В собственный тыл иду.
— В Берлине тыла нет. Из любой подворотни пулю словишь. Чужой город, чужая земля. Ладно, шагай. Только с патрулями ни в какие свары не лезь.
Эта ночь не отличалась от прошлой. Багровое зарево не давало сомкнуться темноте. Где-то продолжалась стрельба, ухали орудия разных калибров. Разведчик из молодых вопросов не задавал.
— Шагай молча сзади, — предупредил его сержант.
В карман бушлата он сунул банку сгущенного молока, во фляжке имелся ром. Запоздало пожалел, что не захватил еще что-нибудь из продуктов. Со спины одного из убитых немецких солдат сдернул ранец. Там наверняка что-то найдется. Пробираясь среди развалин, напомнил бойцу:
— Лишнего не болтай. Просто посидишь.
— Конечно. Я не из болтливых.
— Откуда призвали?
— Из Алатыря. Городок такой на Суре, в верховьях Волги.
— Знаю. Красивые там места.
— Все бы отдал, чтобы домой вернуться. После победы, конечно. У нас дом над рекой стоит, полста шагов.
— Вернешься…
— Дай-то бог, — вздохнул боец. — Нас в январе призвали, сразу пятеро земляков в один полк попали. Я в разведку попросился, лес хорошо знаю, следы умею читать.
— А земляки твои?
— Одного убили, двое в госпиталь угодили. А провоевали — нет ничего. Жестокая война. В эшелоне ехали дураки дураками. Фрицы драпают, а мы их добивать спешим, боялись, что не успеем.
— Скоро все кончится.
— Дожить бы…
В знакомом подвале ничего не изменилось. Как и вчера, поднялись оба пожилых мужчины и кивнули, давая понять, что узнали русского сержанта. И женщина, к которой шел Сергей, усмехнулась, словно знала, что он вернется.
— Возьмите ранец, возможно, там имеется еда, — сказал Вишняк.
Достал из кармана бушлата сгущенку, отстегнул фляжку с ромом. В ранце из еды обнаружились лишь две банки консервов. Зато из теплого свитера выпали несколько пачек сигарет, которым обрадовались старики.
— Отойдем, поговорим? — предложил женщине Сергей.
— Поговорим…
Но разговора не получалось, а женщина после короткого молчания негромко сказала:
— У меня есть муж Вы напрасно пришли.
— Вчера вы сказали, что муж погиб.
— Мы боимся русских.
— Тогда, может быть, выпьем?
— Если я откажусь, вы, наверное, разозлитесь, а соседи посоветуют не дразнить вас.
Старики действительно что-то сказали ей. Из двух коротких фраз Вишняк понял, что женщину зовут Марта. Ром разливал по чайным чашкам пожилой мужчина в теплом колпаке. Другой вскрыл ножом мясные консервы и сгущенку.
Хлеба не было. Марта достала с полки пачку галетного печенья, позвала молодого разведчика, который сидел на ступеньке.
— Присаживайтесь с нами. Вам не обязательно караулить вход. Как я поняла, Красная Армия заняла окрестности и теперь здесь тыл.
— Война не кончилась, — солидно заметил парень из Алатыря, невольно засматриваясь на женщину.