Он упал, вполз под карниз и первым делом осмотрел ногу. Нет, показалось! Он уж было подумал, что его задело пулей. Оказалось, что всего лишь рефлексы, судорожное сокращение мышц, которые ждали пули, а получили лишь комок земли. Ничего, теперь…
Но что «теперь», было непонятно, потому что рокот воздушной машины удалялся и звучал как-то необычно. А еще Леня услышал глухие звуки «чпок, чпок». Он высунул голову и увидел, как Борщевский с Мовчуном, задрав в воздух стволы своих автоматов, стреляют вслед вертолету. Уже вслед. Машина уходила, раскачиваясь из стороны в сторону, и из нее валил сизый дым. А еще в воздухе отчетливо пахло горячим моторным маслом и авиационным топливом.
— Получил, сука! — довольно гаркнул Мовчун и опустил автомат. — В мотор мы ему попали. Ишь как рыскать начал. Или гидравлику перебили, или в картер попали. Во-во!
«Во-во» относилось к вертолету, который попытался набрать высоту, но его повалило на правый бок. И тут многотонная машина камнем рухнула в тайгу, выбрасывая все еще вращающимися винтами ветки деревьев. Грохот металла, а следом огненный взрыв, взметнувшийся красными дымчатыми клубами. Еще пара более тихих взрывов, а потом с места падения слышались лишь треск огня и звуки чего-то лопающегося.
— Чего это он так? — вышел на поляну Ливанов и посмотрел на товарищей. — Может, горючее куда-то вез, а попутно решил нас пугнуть? Я один раз такое в Панаме видел, когда упал вертолет, груженный бочками с авиационным горючим. Фейерверк!
— Положительный момент, — пожал плечами Мовчун, — он теперь никому не передаст, что с нами стало. Уходить надо отсюда.
Борщевский в разговоре не участвовал. Он стоял, возвышаясь над всеми, и смотрел в сторону поваленного дерева на краю поляны. Пленник продолжал сидеть, но только теперь его поза была какой-то покосившейся, а вместо лица у него была одна большая кровавая рана. На груди тоже расползалось огромное темное пятно.
— Частично они своего добились, — сказал Леня, выходя со спасенной сумкой. — Заткнули рот «языку».
— Как они нас нашли, Леон? — сухо спросил Борщевский.
— Леон? — не понял Леня и вопросительно оглянулся на остальных.
— Ты у нас теперь крещеный, — снисходительно похлопал его по плечу Мовчун и отправился собирать вещи.
— Ладно, — согласился Леня, — пусть будет Леон. А насчет вертолета… я думаю, что кто-то подсказал нашим врагам, как собрать и как настроить пеленгатор вот на эту штуку, про которую все забыли.
Он многозначительно потряс сумкой-холодильником, открыл ее, вытащил белый пластиковый контейнер, в котором хранилась ампула с препаратом, и протянул его Борщевскому. На обратной стороне контейнера виднелась накладка. То ли подставка, то ли усиливающий прочность каркас. Борщевский вытащил нож и стал отдирать устройство от контейнера. Через пару минут ему это удалось. Вернув контейнер Лене, он положил радиоустройство на камень и вторым камнем разбил вдребезги. Осколки выбросил в реку, выбрав место, где между камнями открывалась часть водяного потока.
К обеду группа отмахала около десяти километров. Леня указал на сухую полянку и просветы среди деревьев, в которых было видно солнце.
— Здесь можно передохнуть, поесть, — предложил он. — А дальше будет идти удобнее. Там уже не такая буйная растительность. Если левее, то там сплошные болота, а правее за рекой много открытых участков. Там старые лесоразработки.
— Час отдыха, — кивнул Борщевский. — Перекус консервами. Мовчун, в охранение. Артист, сменишь его через тридцать минут.
Жуя, Борщевский и Леня смотрели на экран навигатора. На разложенной на коленях карте командир отмечал точками ориентиры. Так получалось более наглядно, и легче было ориентироваться в пространстве.
— Река уходит на северо-запад, а восточнее растительность редеет, так?
— Так, — соглашался Леня с набитым ртом. — Здесь нам реку не перейти: течение сильное, камней полно. А ниже по течению уже полноценная река. Смысла нет уродоваться с навесной переправой.
— А как?
— Вон севернее зимник проходит, но сейчас там на машине не проедешь, слишком почва влажная. А если нам берегом дойти вот сюда, то, может, найдем остатки моста. На карте грейдер показан, но мне кажется, что там его давно уже нет.
— Почему тебе так кажется?
— Там в советские времена зверосовхоз был. Я еще школьником с охотниками ходил в этих местах. У реки должно быть зимовье, я еще участвовал в постройке дополнительного навеса, где шкуры сушили.
— Там люди?
— Кто ж теперь знает? Столько лет прошло. Если охотники в поселках есть, то зимовье не бросили. А оно хорошо было поставлено, на лиственничном венце [15] . И крыша дранью [16] перекрыта и в два слоя рубероидом.
— Ладно, а сколько оттуда до ближайшего поселка?
— Километров восемьдесят. Я название не помню, но мы туда летом на подводах добирались два дня. А лошадей оставляли на берегу, на той стороне.
— Ты же говорил, что там мост был?
— Был, но по нему ногами перейти можно, на «уазике» проехать можно, а лошади ноги переломают. Снизу бревна вдоль, потом ряд бревен потоньше поперек, а уж по ним расколотые пополам бревна, как колея под колеса. Но на машине туда проехать можно только по первому морозу, пока снега нет. Так и вывозили шкуры.
— Ладно, уговорил, — принял наконец решение Борщевский. — Думаю, что охотники нас не испугаются, а потом, глядишь, и «вертушку» вызовем. Если тебе верить, то там площадка должна быть приличной ширины.
— Как сказать, — пожал плечами Леня. — Давно это было.
Борщевский достал аппарат связи и вызвал Князя. Описав ситуацию, он изложил свое решение. Князь, видимо, одобрил и пообещал вертолет, если площадка на берегу позволяла его использовать.
— Ну что там? — живо поинтересовался Ливанов, которого сменил Мовчун. — Где моя жратва, что сказал Черномор?
Накинувшись на консервы, он выжидательно смотрел на всех. Леня давно заметил, что у этих людей немного иные взаимоотношения, нежели в других спецподразделениях. Здесь командир не требовал полного и безоговорочного подчинения, не принимал единоличных решений. У этих ребят не просто каждый имел право голоса, а как бы учитывалось мнение каждого, если его высказывали, конечно. И сейчас Борщевский, исполнявший роль командира в их маленьком отряде, не осадил молодого бойца словами типа «а твое дело десятое». Тут каждый имел приличный оперативный и боевой опыт, каждый был специалистом в чем-то еще. Иными словами, это была сплоченная команда, единый организм.