Юарт был тоже в приподнятом настроении, потому что его старший сын завоевал право поступить в университет и теперь сдавал свои первые экзамены. Томас удивился, что мальчику удалось получить в школе Уайтчепела знания, достаточные для поступления в университет, но не стал обсуждать это. Однако инспектор сам объяснил это, сказав, что смог определить сына в закрытую школу, где тот получил отличное образование.
– У человека с образованием совсем другая дорога, – с печальной улыбкой, но не без горечи в голосе промолвил он.
Питт не мог не подумать о том, чего это стоило Юарту при его жалованье, и его уважение к коллеге заметно возросло. Видимо, это были сбережения всей его жизни. Но суперинтендант решил воздержаться от каких-либо высказываний. Не стоит вмешиваться в чужую жизнь. Он лишь одобрительно улыбнулся инспектору, но тот почему-то отвел глаза, словно смутился.
Они не касались убийства в Пентекост-элли до тех пор, пока не покинули паб и не направились к реке под тень огромных башен Тауэра. Вечерело, и воздух был очень свеж. Сумерки теперь наступали быстрее, чувствовалась близость осени, и кругом пахло увядающими цветами и пылью тротуаров, давно не мытых щедрыми дождями.
Они остановились на зеленом холме под главной башней и смотрели на реку, оставив на время позади дым и копоть большого города. Предзакатный воздух над тихими водами Темзы был золотист, как нежная кожица персика. Противоположный берег тонул в дымке. Почти над ними высился Тауэрский мост. В низовьях реки ничто не мешало ей свободно уходить в море.
– Вы собираетесь упомянуть на суде эмблему и запонку? – наконец нарушил молчание Питт, обращаясь к Юарту. Полиция должна была давать показания через два дня, и он не мог не обсудить эту деталь со своим товарищем по расследованию.
– Едва ли в этом есть необходимость, – осторожно сказал инспектор, искоса взглянув на Питта. – Это не имеет отношения к тому, что произошло.
– Я заходил к Фитцджеймсу, – тихо промолвил Томас, щурясь от лучей низкого закатного солнца. Его блики яркими пятнами играли на воде и серебрили рябь, оставленную только что прошедшим прогулочным пароходиком. Откатываясь к берегу, волны темнели. – Я спросил у него, не сам ли он сделал копию значка.
– У меня в этом нет сомнения, – сжал губы Леннокс. На его лице даже в этот солнечный день лежала тень печали. Усталость и постоянное напряжение оставили тонкие морщинки вокруг глаз и рта хирурга. Питт впервые подумал о том, какова личная жизнь у этого человека, где его дом, есть ли у него близкие, которые любят его и заботятся о нем, с кем он разделяет радость и смех, кому доверяет и с кем делится хотя бы частью своих бед и забот.
Юарт что-то говорил Томасу, но тот не слышал.
– Что вы сказали? – переспросил он, вернувшись в реальность. – Простите, я задумался.
– Фитцджеймс признался в этом? – повторил свой вопрос инспектор. – Тогда все ясно, не так ли? Нелепо, но, по крайней мере, понятно. Какой смысл упоминать об этом на суде? Это лишь вызовет вопросы, на которые мы не сможем ответить, да они теперь уже не так и важны. Я полагаю, он все же бывал там, вот и потерял эти вещицы. Но главное, что это было не в вечер убийства. А для нас важно только это.
– Копию значка изготовил не Финли, – возразил Питт. – Это сделал его отец.
– Не все ли равно? – отмахнулся Юарт, и по его лицу пробежала судорога отвращения, но тут же исчезла.
– Костиган клянется, что ничего не знает о значке и запонке, – сообщил Томас в вечернюю тишину. Все происходящее по-прежнему беспокоило его. В этом не было смысла. Он мог понять раздражение коллеги, он даже разделял его.
– Возможно, Костиган говорит правду, – тихо заметил доктор Леннокс. – Я по-прежнему думаю, что у Фитцджеймса-младшего были какие-то отношения с Адой, и даже если он не причастен к ее смерти, то все же мог быть ее клиентом. Я не верю, что кто-то украл у него эти вещи. Кто? Если только не сама Ада…
– Кто-то из его друзей, вернее, псевдодрузей, – ответил после минутной паузы Юарт. – Возможно, кто-то из бывших членов его клуба. Ведь мы не знаем, какие между ними были отношения. Свою роль могла сыграть зависть. Финли был богаче других, перед ним открывались намного более серьезные возможности в жизни. Он готовил себя к тому, чтобы в один прекрасный день получить высокое назначение. Другим же это и не снилось…
В голосе полицейского вместо праведного гнева звучало почти озлобление, столь разительно противоречившее мирной атмосфере этого ясного летнего дня. Питт невольно подумал о легко покупаемых возможностях Фитцджеймса-младшего и о том, во что обошлась его коллеге учеба сына, о бесчисленных, пусть и небольших, жертвах, на которые пришлось пойти семье Юартов, чтобы скопить нужную сумму. Поэтому он почти не удивился раздражению инспектора безответственным поведением Финли.
– Мы никогда этого не узнаем, – заключил Юарт и, словно опомнившись, обуздал свои эмоции. Он снова говорил ровным голосом, как и положено профессионалу. – Мы никогда не узнаем всей правды. Как и во всяком расследовании, всегда остаются не полностью объясненные мотивы и поступки. Мы нашли убийцу, и это главное. – Он сунул руки в карманы и посмотрел на реку. На некоторых баржах уже зажглись огни. Они медленно плыли, почти не тревожа гладь реки.
– И все же эти улики являются частью преступления, – возразил Питт. – Кто-то подложил их; если не Костиган, то кто-то другой. Хороший адвокат защиты обязательно спросит, кто их подкинул, а это повод возбудить подозрение.
Леннокс пристально посмотрел на него. Одна сторона лица врача была освещена солнцем, другая оставалась в тени. Суперинтендант увидел на нем удивление, смешанное с тревогой.
Юарт, поджав губы, нахмурился, и глаза его потемнели.
– Им не оправдать Костигана, – медленно сказал он. – Сутенер виновен, это ясно как день. Ада обманула его, он узнал об этом, зашел, чтобы поговорить, а она оказалась неуступчивой и, может быть, стала прогонять его. Они поссорились, он рассвирепел. Расправился с ней по-садистки, подлец… Все они такие, кто наживается на проститутках!
Леннокс проворчал что-то неразборчивое. Он был печален и зол. Ссутулившись, медик словно окаменел. На освещенной солнцем половине его лица было явное отвращение, вторая же половина, скрытая тенью, была почти невидимой.
Суперинтендант догадывался о его чувствах. Как врач, этот человек обследовал тело убитой Ады и видел все, что с ней сделали. Должно быть, он представил себе ее живой и даже почувствовал ее боль и муки, когда ей ломали пальцы, ее ужас, когда она задыхалась от удушья. Глядя на лицо Леннокса, Питт забыл о собственном сострадании к Альберту.
Он вздохнул.
– Я думаю, если хотите знать, что Фитцджеймсу известно, кто его подставил, или он думает, что знает, поэтому он сам постарается отомстить, – заявил суперинтендант вполголоса.
Юарт пожал плечами.
– Если нам это не удалось, может, удастся ему? – сказал он с неожиданной горечью в голосе и вдруг рассмеялся. – Но если у него это получится и он попадется, я, во всяком случае, не стану возражать.