– С англичанами ты никаких дел не имеешь? – подозрительно спросил Ломов. – Так, что ли?
– Я возражаю против вашего обращения, – с достоинством ответил молодой человек. – Я знаю несколько англичан, но все мои знакомые – приличные люди.
– Да? А Ричард Мэйнбридж, к примеру, тоже приличный человек?
На лице Непомнящего изобразилось недоумение.
– Ричард Мэйнбридж? Я не знаю человека с такой фамилией…
– Да неужели?
– Кто он такой? – требовательно спросил Антон Филиппович. – И почему вы думаете, что я должен его знать?
– Потому, например, что он с женой прибыл в Петербург полторы недели тому назад. Напомнить, что было дальше, или ты и сам все расскажешь?
– Что мне рассказывать? – рассердился горе-агент. – Я не знаю такого человека! Амалия Константиновна, прошу вас… Ведь этак каждого можно обвинить в чем угодно!
– У вас есть доказательства, Сергей Васильевич? – негромко спросила Амалия у Ломова. Он только молча покачал головой. – Подведем итоги, – сказала баронесса Корф. – Фактически при гибели Риттера присутствовали два свидетеля. Оба – сотрудники Особой службы. И что это нам дает? Вы, Сергей Васильевич, видели, как убегал Антон Филиппович, а вы, Антон Филиппович, вообще ничего не видели… И каждый из вас решил, что убийца – другой. Так?
– Вот, сударыня, вы понимаете! – вскричал обрадованный молодой недотепа. – Я и в самом деле поначалу подумал, что это Сергей Васильевич его… того… Но потом вспомнил духи и засомневался…
– Прошу прощения?
– Когда я появился в комнате, в ней пахло женскими духами, – с готовностью объяснил Антон Филиппович. – Вот…
После этих слов настала зловещая тишина.
– Так какого черта вы морочили нам голову? – не выдержал Ломов. – Почему сразу же не упомянули об этом?
– Я собирался вам сказать, – ответил агент. – Просто не успел.
Амалия и Сергей Васильевич обменялись долгим взглядом.
– Итак, в комнате пахло духами, значит, Риттер вышел, чтобы поговорить наедине с какой-то женщиной. Хм! – Ломов шевельнул бровями. – Поскольку этот болван был помешан на бабах… пардон, сударыня… на женщинах… по крайней мере, это объясняет, почему ему подсунули бокал с ядом, а он ничего не заметил. Ну и что нам это дает? Ровным счетом ничего. Если бы Антон Филиппович видел ее лицо или хотя бы платье, у нас была бы хоть какая-то зацепка, но духи…
– Это были очень хорошие духи, – вмешался молодой человек, – я бы сказал, с характером. Если бы я почувствовал их снова, я бы точно их узнал.
– О, – протянула Амалия, – да вы разбираетесь в парфюмерии?
– Приходится, – с готовностью отвечал молодой человек. – Тетенька очень любит духи и терпеть не может, когда ей дарят те, которые у нее уже есть. Да и другие дамы, – он слегка порозовел, – тоже ценят, когда подарки не повторяются… К примеру, на вас, сударыня, сейчас аромат «Рококо», и он вам очень идет. А тетенька предпочитает «Флирт»…
Он умолк и опасливо покосился снизу вверх на своих коллег, которые со значением переглянулись. Ломов ухмыльнулся.
– Это действительно «Рококо», госпожа баронесса? Потому что, признаюсь вам честно, для меня все ароматы одинаковы…
– В том-то и смысл, чтобы они были разные, – встрял молодой растяпа, очевидно, почувствовав себя в своей стихии. – Есть, к примеру, те, в которых больше розы, или жасмина, или лаванды, или…
– Антон Филиппович, – вмешалась Амалия, – вам не надоело лежать на полу? Тогда, я полагаю, вы можете подняться… Итак, вопрос вот в чем. Беретесь ли вы узнать духи этой таинственной дамы, которая, судя по всему, отравила Михаэля Риттера? Конечно, духи продаются сотнями флаконов, но все же мы знаем, кто был на вечере у князя, и если мы установим марку духов, я полагаю, будет не так сложно определить, кому они принадлежали…
Она не стала добавлять то, что и так было известно ее собеседникам, – что духи долгое время оставались предметом роскоши, и, стало быть, на деле круг подозреваемых оказался бы весьма ограниченным.
Не без труда Антон Филиппович поднялся на ноги и стал отряхивать свою одежду.
– Я не знаю этих духов, – сказал он. – Никогда не встречал их прежде. Но если я снова их почувствую, то, разумеется, узнаю сразу же…
– Замечательно, – сказала Амалия. – Итак, нам нужно достать все духи, какие существуют на настоящий момент, по одному флакону каждого названия. Затем… Куда вы, Антон Филиппович?
– Я бы хотел вернуться домой, – ответил горе-агент. – Если, конечно, вы не возражаете…
– Возражаем, – вмешался Ломов. – Еще как возражаем!
– Вы – наш единственный свидетель, – добавила Амалия, – и только вы можете узнать духи, которые были на убийце. Поэтому не обессудьте, но вам придется остаться здесь, под надежной охраной.
– Но моя одежда… – забормотал Антон Филиппович. – И мой слуга! Он же будет ждать моего возвращения…
– Для вашего слуги вы отлучились по казенной надобности, – промолвил Сергей Васильевич и чрезвычайно цепко взял молодого человека за локоть. – А другую одежду я, так уж и быть, вам предоставлю.
– Кстати, – добавила Амалия, – я люблю духи, и у меня имеется весьма приличная коллекция. Так что вы можете приступать к делу хоть прямо сейчас.
Антон Филиппович, судя по всему, понял, что ему не удастся никуда скрыться, и смирился.
– Если вы так настаиваете, сударыня…
– Это необходимо, – вмешался Ломов. – Для блага империи.
Надо быть очень смелым – или очень своеобразным человеком, чтобы устоять перед подобным доводом. Но, как вы понимаете, Антон Филиппович не был ни тем, ни другим.
В сопровождении Сергея Васильевича и хозяйки дома он поднялся в гостиную на втором этаже. Через несколько минут Амалия принесла туда часть своих парфюмерных сокровищ. Чтобы доставить их все, ей пришлось уходить и возвращаться еще несколько раз.
Парфюмерия 1880-х годов была, так сказать, куда ближе к природе, чем сейчас. В моде были чисто цветочные ароматы и различные цветочные букеты, а также освежающие одеколоны. Душили не только кожу, но и носовые платки, и, например, письма. Большинство названий крупных парфюмерных домов того времени сейчас известны разве что историкам, а редкие экземпляры запечатанных духов уходят в коллекции за бешеные деньги. Возможно, на наш современный вкус тогдашние ароматы, даже самые популярные, показались бы простоватыми, но Амалия, само собой, так вовсе не считала. Она любила духи, любила ловить отблески света на гранях хрустальных флаконов, любила само ощущение того, что вот ты вынимаешь пробку из флакона – а внутри сидит какой-то благоуханный джинн, который заставляет думать о блестящем бале, о солнечном лете или просто вспоминать какие-то важные мгновения твоей жизни. Иногда в том или другом аромате она обретала свое второе «я», свое парфюмерное отражение – или то, что казалось ей таковым. Тогда все остальные духи отходили на второй план, а заветный флакончик использовался до тех пор, пока не наступал некий перелом, и тогда возникала потребность в совершенно другом аромате, который соответствовал бы ее изменившейся личности – или просто желанию появиться в чем-то ином.