– Ладно…
Она садится поверх одеяла. Лучше бы она накрылась, чтобы ее ноги не были такими… обнаженными.
Она озадаченно смотрит на меня.
– Ты ложишься?
Я только сейчас понял, что по-прежнему стою у двери.
– Да…
– Я понимаю, как странно сейчас привыкать снова быть вместе, но не надо вести себя так… отстраненно, – обеспокоенно говорит она.
– Я знаю, – отвечаю я и тоже забираюсь в постель, держа руки перед собой внизу, чтобы она не увидела ничего лишнего.
– Это не так уж неловко, как я думала, – едва не шепчет она.
– Верно…
Я рад это слышать; думал, вдруг все уже не будет как раньше. Вдруг она станет слишком настороженной, совсем не той Тессой, которую я так люблю. Прошло всего несколько часов, но я надеюсь, что все так и останется. С ней мне легко, так чертовски легко, но в то же время и очень сложно.
Она накрывает мою руку своей изящной ладонью и прижимается к моей груди.
– Ты так странно себя ведешь. Скажи, о чем ты думаешь, – просит она.
– Я просто рад, что ты все еще здесь, вот и все.
«И я не могу перестать думать о том, что хочу заняться с тобой любовью», – мысленно добавляю я. И это не только ради удовольствия, как было раньше, – теперь это нечто большее. Намного большее. Я хочу, чтобы наша связь была как можно прочнее. Чтобы она полностью доверяла мне. Мое сердце болит при мысли, как жестоко я растоптал ее доверие.
– Это точно не все, – возражает она, призывая меня к ответу.
Я киваю, а она проводит пальцем от моего виска к кольцу в брови.
– Это ужасно, что у меня такие мысли, – признаюсь я.
Не хочу, чтобы она считала, будто я использую ее как какую-то вещь. Я правда не желаю говорить ей, о чем я думаю, но не могу и скрывать от нее это – с этого момента я всегда должен быть с ней честен.
Она смотрит на меня, и мне становится больно от того, какой взволнованный у нее взгляд.
– Скажи мне.
– Я… ну, я думал о том, чтобы… потрахаться… в смысле, заняться с тобой любовью.
– Вот как, – удивленно, но спокойно отвечает она.
– Знаю, я настоящий засранец, – ворчу я, жалея, что сказал правду.
– Нет… вовсе нет. – Ее щеки краснеют. – Вообще-то, я тоже об этом думала. – Она прикусывает нижнюю губу, терзая меня еще сильнее.
– Правда?
– Ну да… ведь прошло столько времени… не считая Сиэтла, но тогда я напилась до беспамятства.
Я жду, что она посмотрит на меня с осуждением – ведь я не сумел остановить ее в гостинице, в прошлые выходные, – но в ее взгляде нет ничего такого. Я вижу лишь смущение – видимо, она вспоминает о произошедшем. Когда и я думаю об этом, «боксеры» натягиваются до предела.
– Я не хочу, чтобы ты думала, будто я использую тебя… из-за всего этого, – объясняюсь я.
– Хардин, если я о чем и думаю сейчас, то точно не об этом. Хотя, наверное, должна, но все же этого в моих мыслях нет.
Я боялся, я так боялся, что наше уединение теперь навечно будет испорчено моим глупым поведением.
– Уверена? Я ведь не хочу снова облажаться, – говорю я.
В ответ она берет мою руку и кладет меж своих бедер.
Черт. Другой рукой я хватаю ее за талию и притягиваю к себе. Через пару секунд я уже наклоняюсь над ней, уперевшись коленом между ее ног. Сначала я целую ее шею, покрывая нежную кожу быстрыми и страстными поцелуями. Она задирает мою футболку и одновременно поднимает свою, чтобы я мог ее снять. Мой язык оставляет влажный след на ее ключицах и груди. Она начинает снимать с меня майку и штаны, и я помогаю ей и остаюсь в одних «боксерах».
Я хочу коснуться каждого сантиметра ее тела, ее кожи, каждого изгиба с каждой стороны. Боже, как она красива! Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее живот, а она зарывается пальцами в мои волосы, дергая за них у самых корней. Я слегка покусываю ее. Ее шорты и трусики летят на пол. Языком я ласкаю кожу ее бедер.
Я исследую ее тело так, будто это первый или последний раз, но она торопит меня своим «Хардин… пожалуйста…».
Опускаюсь к самой чувствительной части ее тела и медленно провожу языком, наслаждаясь ее вкусом, заполняющим все мое существо.
– О боже, – вздыхает она, еще сильнее притягивая мою голову.
Она поднимает бедра и прижимается к моему языку. Я отстраняюсь и слышу ее стон. Мне нравится, что она так же сильно хочет меня, как и я ее. Я тянусь к комоду и быстро открываю ящик, хватаю презерватив и зубами открываю упаковку.
Она смотрит на меня, а я смотрю на нее. Я наблюдаю, как ее грудь быстро вздымается и опускается в ожидании. Я стягиваю трусы и тянусь к ее щеке губами; мой член упирается ей в бедро.
Я выпрямляюсь и надеваю презерватив.
– Не двигайся, – прошу ее я.
Она слушается, и я снова наклоняюсь меж ее ног. Предвкушение возбуждает меня практически до боли.
– Ты всегда так готова принять меня, детка, – говорю я, собирая пальцами ее влагу, а затем поднося их к ее рту, чтобы она ощутила свой вкус. Она смущается, но все равно проводит языком по моим пальцам. Это побуждает меня осторожно войти в нее. Меня переполняют сильные ощущения, которых мне не хватало – очень не хватало.
– Боже! – выдыхаю я, а она стонет в ответ.
Все мои волнения исчезают, как только я погружаюсь в нее, полностью заполняя. Она закатывает глаза, а я нарочно двигаю бедрами по кругу, прежде чем отстраниться и снова сделать толчок.
– Еще, Хардин… еще.
Черт, я обожаю, когда она так умоляет меня!
– Нет, детка… в этот раз я не хочу спешить.
Я снова вращаю бедрами. Я хочу насладиться каждой секундой. Я не хочу торопиться: пусть она почувствует, как сильно я ее люблю, как я сожалею о том, что сделал ей больно, и как я готов пойти на все ради нее. Я припадаю к ее губам и нахожу ее язык своим. Я издаю стон, когда она впивается ногтями в мои руки с такой силой, что после наверняка останутся следы.
– Я люблю тебя… я так тебя люблю, – говорю я ей и понемногу ускоряю ритм.
Я знаю, как сильно дразню ее мучительно медленными движениями.
– Я… я люблю тебя, – стонет она, и ее ноги начинают дрожать – значит, она уже близко.
Я хотел бы увидеть, как мы выглядим в этот момент со стороны: слившиеся вместе, но все же такие разные. Она проводит руками по моим плечам, и ее гладкая чистая кожа особенно выделяется на фоне черных линий татуировок, покрывающих мое тело. Словно свет сливается с темнотой, словно хаотичный порядок, словно все, чего я так боюсь и жажду.
Ее стоны становятся все громче, и я подношу руку к ее рту, чтобы она могла впиться в нее зубами.