Меня даже нельзя назвать добрым.
Не могу обещать, что я снова не сделаю тебе больно, но я клянусь, что буду любить тебя до конца своих дней. Я ужасный человек, и я тебя недостоин, но надеюсь, что ты дашь мне шанс, и я сумею завоевать твое доверие. Прошу прощения за всю ту боль, что причинил тебе, и пойму, если ты не сможешь простить меня.
Извини. Не ожидал, что письмо получится таким длинным. Видимо, за свою жизнь я налажал даже больше, чем думал.
Я люблю тебя. И всегда буду любить.
Хардин
Я сижу и изумленно смотрю на письмо, затем дважды перечитываю его. Не знаю, что я ожидала узнать, но уж точно не такое. Как он может считать себя неромантичным? Браслет с подвесками на моем запястье и это прекрасное – пусть и тревожное, но все же прекрасное – письмо доказывают обратное. Он даже процитировал первый абзац письма Дарси к Элизабет.
Теперь, когда Хардин открылся мне, я чувствую, что люблю его еще больше. Он сделал много всего, на что я никогда не пошла бы, он причинил боль стольким людям – но для меня самое главное, что он больше так не поступает. Он часто вел себя отвратительно, но я не могу не замечать, как он пытается показать мне, что меняется – что пытается измениться. Что он любит меня. Не совсем приятно это признавать, но в его нежелании волноваться о ком-то другом, кроме меня, есть своя романтика.
Я все еще смотрю на письмо, когда вдруг раздается стук в дверь спальни. Я сворачиваю бумагу и убираю ее в нижний ящик комода. Я не хочу, чтобы Хардин попытался порвать или выкинуть письмо после того, как я его прочитала.
– Заходи, – говорю я и подхожу к двери.
Он входит, опустив взгляд в пол.
– Ты уже…
– Да… – Я поднимаю его подбородок, чтобы он посмотрел на меня, – обычно он делает так со мной.
Его покрасневшие глаза полны печали.
– Это было глупо… я же знал, что не надо… – начинает он.
– Нет. Вовсе не глупо. – Я убираю руку, но он не отводит взгляд. – Хардин, в этом письме – все то, что я так давно хотела от тебя услышать.
– Прости, что заставил тебя так долго ждать и что не сказал, а написал это… Так было легче. Говорить об этом вслух у меня не очень получается.
Его усталые ярко-зеленые глаза красивы даже с покрасневшими белками.
– Я знаю, что не очень.
– Ты… нам стоит об этом поговорить? Или тебе понадобится еще время, раз ты узнала, какой я на самом деле хреновый человек? – Он хмурится и опять опускает взгляд.
– Ты не такой. Ты был… Ты сделал много всего… много всего ужасного, Хардин. – Он кивает в ответ. Даже несмотря на все его прошлое, я не могу видеть, когда он так злится на самого себя. – Но это не значит, что ты плохой человек. Ты сделал немало ужасных вещей, но ты больше не такой.
Он поднимает на меня взгляд.
– Что ты сказала?
Я беру его лицо в ладони.
– Я сказала, что ты больше не такой, Хардин.
– Ты правда так думаешь? Ты прочитала все, что я там написал?
– Да, и то, что ты рассказал об этом, доказывает мои слова.
Судя по его прекрасному лицу, он явно в смятении.
– Почему ты так говоришь? Я не понимаю – ты хотела, чтобы я дал тебе свободу, и теперь ты прочитала все это дерьмо обо мне и все равно говоришь такое? Я не понимаю…
Я провожу пальцами по его щекам.
– Я прочитала, и теперь, когда я знаю обо всем, что случилось, мое решение не изменилось.
– Вот как… – Его глаза блестят от слез.
Мысль о том, что он снова будет плакать и тем более в моем присутствии, причиняет мне боль. Судя по всему, он не понимает, что я имею в виду.
– Пока тебя не было, я уже приняла решение. И, прочитав твое письмо, чувствую себя еще более уверенной в своем желании остаться с тобой. Я люблю тебя, Хардин.
Тесса
Хардин берет меня за руки и держит пару секунд, а потом обнимает так, словно я могу исчезнуть, если он разомкнет объятия.
Как только я сказала, что хочу остаться, то почувствовала, насколько легче мне от этого стало. Больше не придется беспокоиться из-за того, что нас будут преследовать призраки прошлого Хардина. Мне больше не придется ждать, что кто-то сообщит мне очередную ошеломляющую новость. Я знаю все. Я наконец узнала все, что он скрывал. Не могу не вспомнить фразу: «Иногда лучше оставаться в темноте, чем быть ослепленным светом». Но вряд ли так можно сейчас сказать обо мне. Меня беспокоит все, что он наделал, но я его люблю и поэтому решила, что его прошлое больше не должно влиять на нас.
Хардин отпускает меня и присаживается на край кровати.
– О чем ты думаешь? Хочешь спросить о чем-нибудь? Я буду честен с тобой.
Я подхожу ближе и становлюсь между его ног. Он берет меня за руки и водит пальцами по ладоням, пытаясь понять по взгляду, что я сейчас чувствую.
– Нет… мне хотелось бы узнать, что случилось с Натали… но никаких вопросов у меня нет.
– Ты ведь понимаешь, что я стал другим, правда?
Я уже говорила, что да, но знаю: ему снова нужно это услышать.
– Я понимаю. Конечно, понимаю, малыш.
Услышав такое обращение, он внимательно смотрит на меня.
– Малыш? – удивленно переспрашивает он.
– Не знаю, почему я так сказала…
Я краснею. Я всегда называла его только по имени, так что называть его «малышом», как он меня «деткой», мне и правда немного странно.
– Ничего… мне нравится. – Он улыбается.
– Мне не хватало твоей улыбки, – говорю я ему, и его пальцы на моих ладонях замирают.
– А мне – твоей. – Он хмурится. – Я нечасто тебя радую.
Я хочу сказать что-нибудь такое, что заставит развеять его сомнения, но врать не желаю. Он должен знать, что я чувствую.
– Да… над этим надо поработать.
Он снова начинает водить пальцами по моей ладони, вырисовывая маленькие сердечки.
– Я не понимаю, почему ты любишь меня.
– Неважно почему – просто люблю.
– Письмо было глупое, правда?
– Нет! Может, уже хватит самокритики? Оно было прекрасное. Я прочитала его три раза подряд. Я действительно была рада узнать о том, что ты думаешь обо мне… о нас.
Он поднимает взгляд, в его глазах то ли усмешка, то ли беспокойство.
– Ты ведь знала, что я люблю тебя.
– Да… но мне было приятно прочитать про всякие мелочи, например, что ты помнишь, как я была одета. Такие небольшие детали. Вслух ты никогда мне такого не говоришь.