– Вот как.
Он кажется смущенным. Меня все еще поражает тот факт, что в наших отношениях оказаться более ранимым может Хардин. Эта роль всегда доставалась мне.
– Не надо смущаться, – говорю я.
Он обнимает меня за талию и тянет к себе на колени.
– Я не смущаюсь, – врет он.
Я провожу рукой по его волосам, а другой обнимаю его за плечи.
– А мне кажется, что смущаешься, – осторожно спорю я с ним, и он смеется в ответ, уткнувшись головой в мою шею.
– Ну и сочельник! Чертовски долгий день выдался, – жалуется он, и я не могу не согласиться.
– Слишком долгий. Поверить не могу, что моя мать пришла сюда. Она просто невыносима.
– Не совсем, – возражает он, и я отвожу голову назад, чтобы взглянуть ему в глаза.
– Что?
– Вообще-то, ее действия не так уж необоснованны. Да, она поступает неправильно, но я не могу винить ее за то, что она против твоих отношений с таким человеком, как я.
Устав от этого разговора и его утверждения, что моя мать в чем-то права, я хмурюсь, слезаю с его колен и сажусь на кровать.
– Тесс, не смотри на меня так. Я просто говорю, что теперь, когда я по-настоящему обдумал все свое дерьмовое прошлое, я не могу винить ее за то, что она беспокоится.
– Что ж, она все равно не права, и мы можем закрыть эту тему, – недовольно отвечаю я.
Вся суматоха этого дня – да и всего года – привела к тому, что я чувствую себя злой и усталой. А год почти подошел к концу. Даже не верится.
– Ладно, тогда о чем ты хочешь поговорить? – спрашивает он.
– Не знаю… о чем-то более приятном. – Я улыбаюсь, стараясь убедить себя, что не стоит больше сердиться. – Например, о том, каким романтичным ты можешь быть.
– Я не романтичен, – усмехается он.
– Нет, ты просто настоящий романтик. Письмо прямо как из классического романа.
Он закатывает глаза.
– Это было не письмо, а записка. Я собирался уместить все в один абзац.
– Конечно. Романтическая записка.
– Да замолчи ты уже… – в шутку сердится он.
Я накручиваю его волосы на палец и смеюсь в ответ.
– А теперь самое время позлить меня, чтобы услышать, как я называю тебя по имени?
Он хватает меня за талию, толкает на кровать и опускается сверху, держа руки на моих бедрах, – все происходит так быстро, что я не успеваю отреагировать.
– Нет. С тех пор я нашел другие способы заставить тебя произносить мое имя, – выдыхает он, прижав губы к моему уху.
Я слышу всего несколько слов – и чувствую, что мое тело будто загорается.
– Неужели? – хрипло говорю я.
Но вдруг в моих мыслях появляется безликий образ Натали, из-за чего внутри у меня все обрывается.
– Думаю, стоит подождать: в соседней комнате – твоя мама, – напоминаю я не только потому, что мне нужно больше времени, чтобы вернуться к привычным отношениям, но и потому, что в прошлый раз мне было неловко от осознания того, что мы здесь не одни.
– Я могу прогнать ее, – шутит он, но все же перекатывается в сторону и ложится рядом со мной.
– А я могу прогнать тебя.
– Я никуда больше не уйду. И ты тоже. – Его голос звучит так решительно, что я не могу не улыбнуться.
Мы лежим рядом друг с другом, и оба смотрим в потолок.
– Значит, решено: больше никаких расставаний и возвращений? – спрашиваю я.
– Решено. Никаких секретов, никаких побегов. Как думаешь, ты сумеешь продержаться хотя бы неделю и не сбежать?
Я толкаю его в плечо и смеюсь.
– Как думаешь, ты сумеешь продержаться хотя бы неделю, не раздражая меня?
– Ну, наверное, нет, – отвечает он.
Я знаю, что он шутит.
Повернув голову набок, я вижу, что права: на его лице широкая улыбка.
– Тебе придется иногда оставаться у меня в общежитии. Ездить сюда далеко.
– В общежитии? Никакого общежития. Ты будешь жить здесь.
– Мы только что помирились – думаешь, это хорошая идея?
– Ты остаешься здесь. Это не обсуждается.
– Ты, похоже, что-то перепутал, раз говоришь со мной таким тоном, – говорю я и приподнимаюсь на локте, чтобы посмотреть на него. Слегка качаю головой и улыбаюсь. – Вообще, я не очень-то хочу возвращаться в общежитие. Просто хотела узнать, что ты скажешь.
– Что ж, – отвечает он, так же приподнимаясь и копируя мою позу, – я рад видеть, что ты снова стала сварливой.
– А я рада видеть, что ты снова стал грубить. Я уж начала волноваться, что после романтического письма ты потерял хватку.
– Еще раз назовешь меня романтическим, и я возьму тебя прямо здесь – и неважно, что в другой комнате мама.
Я в изумлении смотрю на него, а он смеется так громко, как никогда раньше не смеялся.
– Я пошутил! Видела бы ты свое лицо! – хохочет он.
И не могу не рассмеяться вместе с ним.
Когда мы успокаиваемся, он признается:
– Наверное, сейчас не лучшее время для смеха – после всего, что случилось.
– Может, именно поэтому нам и нужно посмеяться. – И так всегда: сначала мы ругаемся, затем миримся.
– Наши отношения просто ненормальные. – Он улыбается.
– Да… совсем немного. – Не отношения, а какие-то американские горки.
– Но больше ничего подобного, хорошо? Обещаю.
– Хорошо. – Я наклоняюсь и быстро целую его в губы.
Но быстрого поцелуя недостаточно. Им невозможно ограничиться. Я снова прижимаюсь своими губами к его и не спешу прерываться. Мы одновременно приоткрываем рот, и я чувствую его язык. Я запускаю пальцы в его волосы, а он притягивает меня к себе и сажает сверху, продолжая играть своим языком с моим. Несмотря на всю запутанность наших отношений, наша всепоглощающая страсть ничуть не утихла. Я начинаю двигать бедрами, прижимаясь к нему все сильнее, и губами чувствую, как он улыбается.
– Думаю, пока достаточно.
Я киваю и кладу голову ему на грудь, наслаждаясь его объятиями и его руками, сложенными у меня на спине.
Несколько минут мы лежим молча, а потом я говорю:
– Надеюсь, завтра все пройдет хорошо.
Он не отвечает. Я поднимаю голову и вижу, что его глаза закрыты – он спит, слегка приоткрыв рот. Должно быть, он дико устал. Как, собственно, и я.
Я слезаю с него и смотрю на часы. Половина двенадцатого. Я снимаю с него джинсы – осторожно, чтобы не разбудить, – а затем ложусь рядом с ним. Завтра Рождество, и мне остается лишь молиться, чтобы праздник прошел удачно.