Письмо! Письмо на мое имя! Но кто мог положить его сюда? Занервничав, я разорвал конверт и прочитал:
«С того момента, как вы распечатали это письмо, что бы ни случилось, что бы вы ни услышали, не шевелитесь, не делайте никаких движений, не кричите. В противном случае вы погибли».
Нет, я тоже не трус и, как любой другой человек, умею противостоять реальной опасности или смеяться над призрачными страхами, поражающими наше воображение. Но, повторяю, в голове моей все смешалось, мысли путались, нервы были напряжены до предела. И разве не было во всем этом чего-то тревожного и необъяснимого, что могло бы внести сумятицу в душу самого отважного человека?
Мои пальцы лихорадочно сжимали лист бумаги, а глаза вновь и вновь перечитывали пугающие строки: «Не делайте никаких движений… не кричите… в противном случае вы погибли».
«Ну, хватит! – подумал я. – Это просто шутка, дурацкий розыгрыш».
Я едва не рассмеялся, мне очень хотелось громко рассмеяться. Но что меня остановило? Какой смутный страх сдавил мне горло?
По крайней мере я должен задуть свечу. Нет, я не мог этого сделать. Ведь в письме было написано: «никаких движений… в противном случае вы погибли».
Да и зачем бороться с предчувствиями, порой более настойчивыми, чем реальные факты? Надо просто закрыть глаза. И я закрыл глаза.
В тот же миг в тишине раздался легкий шорох, потом скрип. Мне показалось, что эти звуки доносились из большой соседней комнаты, которую я превратил в рабочий кабинет. От спальни ее отделяла только прихожая.
Приближение настоящей опасности взбудоражило меня. Казалось, я сейчас встану, схвачу револьвер и брошусь в ту комнату. Но я даже не привстал: одна из занавесок левого окна, напротив меня, зашевелилась.
Сомнений не оставалось. Занавеска шевелилась. Вот она опять шевелится! И я увидел – о, я отчетливо увидел – в узком пространстве между занавесками и окном человеческую фигуру, слишком большую, отчего ткань топорщилась.
Этот человек тоже видел меня сквозь крупное плетение ткани. И тогда я все понял. В то время как другие уносили добычу, этот человек стоял на страже и следил за мной. Встать? Схватить револьвер? Невозможно… Он был здесь! Малейшее движение, малейший крик – и я пропал!
От неистового толчка дом содрогнулся, затем последовали удары послабее, по два-три подряд, словно кто-то стучал молотком по гвоздям. По крайней мере именно такая картина возникла в моем разгоряченном мозгу. К ударам молотка примешивались другие громкие звуки. Стоял настоящий грохот, свидетельствующий о том, что воры, ничего не опасаясь, действовали без всякого стеснения.
Они оказались правы: я не двигался. Было ли это с моей стороны трусостью? Нет, скорее всего, я просто оцепенел, был не в состоянии пошевелить рукой или ногой. И, конечно, я прислушался к здравому смыслу. В конце концов, зачем бороться? Этот человек действовал не один. На его зов примчались бы десять других. Стоило ли рисковать жизнью, чтобы спасать ковры и безделушки?
Эта пытка длилась всю ночь. Невыносимая пытка, жуткая тревога! Шум стих, но я все время ждал, что он возобновится. А этот человек! Человек, который следил за мной с оружием в руках! Я не сводил с него испуганных глаз. А как билось мое сердце! Пот ручьями тек по моему лбу, да и всему телу!
И вдруг меня охватило невыразимое блаженство: по бульвару проехала повозка молочника. Я узнал ее по скрипу колес. В то же самое время мне показалось, что забрезжили первые утренние лучи, пробиваясь сквозь закрытые жалюзи, что уже начало светлеть.
И тут день ворвался в мою спальню. По мостовой проехали другие повозки. Все ночные фантомы исчезли.
Тогда я медленно, с опаской протянул руку к ночному столику. Напротив ничто не шевельнулось. Я впился глазами в складку занавески, в то самое место, куда надо было целиться. Я хладнокровно рассчитал движения и, схватив быстро револьвер, выстрелил.
С радостным криком облегчения я вскочил с кровати и бросился к занавеске. Ткань была пробита, стекло тоже. Что касается человека, то я не мог попасть в него… по той простой причине, что его там не было.
Никого! Значит, это складка занавески гипнотизировала меня всю ночь! А в это время злоумышленники… В яростном порыве, который ничто не могло остановить, я повернул ключ в замочной скважине, распахнул дверь, пересек прихожую, открыл вторую дверь и хотел уже устремиться в соседнюю комнату.
Но от удивления застыл на пороге. Я чуть не задохнулся от волнения и оторопел, увидев то, что поразило меня гораздо сильнее, чем отсутствие того человека: ничего не пропало. Все вещи, которые я считал украденными, – мебель, картины, старинный бархат и шелк, – все они находились на своих местах!
Непонятное зрелище! Я не верил своим глазам! Но этот грохот, этот шум, словно кто-то переставлял мебель… Я обошел комнату, осмотрел стены, пересчитал все предметы, которые так хорошо знал. Ничего не пропало! Но больше всего меня озадачило то, что я не нашел никаких следов, оставленных злоумышленниками, никаких улик, ни одного сдвинутого стула, ни одного отпечатка ног.
– Ну полно, полно! – говорил себе я, обхватив руками голову. – Я же не сумасшедший! Я все отчетливо слышал!..
Дюйм за дюймом я скрупулезно осмотрел комнату. Мои поиски ничего не дали. Вернее… Но можно ли считать это находкой? Под небольшим персидским ковром, лежащим на полу, я нашел карту, игральную карту. Это была семерка червей, похожая на все семерки червей из любой французской колоды. Однако мое внимание привлекла довольно странная особенность. На острие каждого из семи красных знаков в форме сердечка была проделана дырочка, ровная, круглая дырочка, какую оставляет жало шила.
Вот и все. Игральная карта и письмо, обнаруженное в книге. Больше ничего. Было ли этого достаточно, чтобы утверждать, что все это мне не приснилось?
Весь день я вел поиски в гостиной. Это была непропорционально большая для такого скромного особняка комната, декор которой свидетельствовал о странном вкусе ее создателя. Пол был выложен мозаикой из маленьких разноцветных камней, образовывавших широкие симметричные орнаменты. Такая же мозаика украшала стены, но в виде панно: это были аллегории в стиле фресок Помпеи, византийские композиции, средневековые фрески. Вакх сидел на винной бочке. Император в золотой короне и с пышной бородой держал меч в правой руке.
В потолке было сделано широкое окно, словно в мастерских художника. По ночам это окно всегда было открыто. Вероятно, через него и проникли злоумышленники, воспользовавшись лестницей. Но и этого я не мог утверждать с полной уверенностью. От лестницы должны были остаться следы на утоптанной земле двора. Но следов не оказалось. Трава на пустыре, окружавшем двор, тоже должна была бы быть примятой, но она оказалась нетронута.
Признаюсь, я и не думал обращаться в полицию, настолько факты, которые предстояло мне изложить, выглядели безосновательными и абсурдными. Надо мной просто посмеялись бы. Но через день настала моя очередь писать в раздел «Хроника» газеты «Жиль Блаз», где я тогда работал. Преследуемый мыслью о своем злоключении, я подробно описал его.