— Полное.
— И вы объяснили ей, для чего?
— Ну конечно!
— Вы удивительный человек, месье Блейк, но вы можете на меня рассчитывать. Разыграем дурное самочувствие…
— Только не переусердствуй, не то испортишь им аппетит…
В ответ Манон заявила нарочито серьезным тоном:
— Если во время операции вас или кого-нибудь из ваших подельников арестуют, мы станем отрицать, что были в курсе ваших махинаций, а Одиль за подстрекательство треснет вас сковородкой…
В ту ночь Эндрю не спал. Он смотрел из окна своей комнаты на заснеженный парк. Пейзаж в синеватом лунном свете напоминал ему поздравительные открытки «С Рождеством и Новым годом!», которые мать заставляла его посылать всем родственникам. Снег на старых открытках был усыпан блестками, они осыпались и прилипали ко всем вещам, и потом от них трудно было избавиться.
Блейк сел на кровать. Взял с тумбочки фотографию. Сколько времени он не видел свою дочь? Сколько времени он избегал ее? По какой такой причине мы лишаем себя тех, кого больше всего любим? Должно быть, из-за сильной боли, которую причиняем сами себе… С того момента, как Эндрю после несчастного случая принял решение поехать повидаться с дочерью, он стал считать дни. Давно уже он не испытывал такого нетерпения. Хизер заказала ему билет на самолет. Он хотел воспользоваться рождественскими каникулами, чтобы позвонить Саре и предупредить о своем приезде. Как он объяснит ей? Что скажет? Не опоздал ли он? А если она откажется?
Посреди ночи, когда он то дремал, то, просыпаясь, обдумывал насущные вопросы, он вдруг услышал какой-то шорох. Ему показалось, что где-то кто-то скребется. Эндрю сперва показалось, что у него слуховые галлюцинации, но звук не прекращался.
«Термиты. Этот замок и вправду обречен…» Он напряг слух, стараясь определить, откуда исходят таинственные звуки. Он встал во весь рост на кровати, потом влез на стул, а потом даже на стол, чтобы проверить, не из деревянных ли балок доносится странный шум. Затем прошел вдоль межкомнатных перегородок, прикладывая ухо к каждой. Звук прекратился. Потом послышался опять. И затихал всякий раз, когда Блейку казалось, что он вот-вот определит его источник. Блейк лег в кровать и попытался заснуть, но шебуршание возобновилось, будто где-то неподалеку орудовал веселый домовой. Пролежав час и вконец разнервничавшись, Блейк уселся на кровати. О том, чтобы спать, не могло быть и речи. Он не сможет уснуть, пока не разгадает загадку. Он снова встал. Словно охотник, насторожился и принялся ждать. Вскоре шорох послышался вновь. На это раз Блейк устроил настоящую охоту. Выйдя на цыпочках в коридор, он исследовал пол и стены с электрическим фонариком в руке. Мыши вполне могли устроить себе норы в дальних чуланах, набитых всяким хламом и старой мебелью. Блейк знал, что при малейших посторонних звуках грызуны могут затихнуть и не подавать признаков жизни до следующей ночи. Он подумал о том, что будет с Одиль, если она узнает, что кто поселился в непосредственной близости от ее спальни… Блейк представил себе, как она с криком мчится по снегу, босая, в одной ночной рубашке…
Шебуршание становилось все более явственным. Блейк приближался к цели. Звуки явно доносились из чулана, дверь которого была приоткрыта. Эндрю прикрыл рукой свет от фонаря и толкнул дверь. Без сомнения, здесь кто-то былю Эндрю прошелся фонарем по чулану.
Он много чего видел в своей жизни, но тут буквально остолбенел.
— Одиль, проснитесь! — тихим голосом повторял Блейк, осторожно стуча в дверь.
Заспанная кухарка наконец-то открыла ему.
— Что случилось?
— Симпатичная у вас ночнушка…
— Вы для этого подняли меня с кровати? Вы что, выпили?
— У меня есть для вас новости, одна хорошая, другая плохая.
— В самом деле, Эндрю, три часа ночи. Надеюсь, у вас была серьезная причина меня разбудить… Мадам заболела?
— Хорошая новость в том, что вы сейчас увидите вашего кота. А плохая — что он оказался транссексуалом…
Чулан представлял собой скопище старой мебели и вышедших из употребления чемоданов, сумок и тому подобного. На основе содержимого одной этой комнаты можно было бы создать музей чемодана. Каких только чемоданов тут не было: всех размеров, картонные, пластиковые, кожаные, на колесиках, даже дорожные сундуки. Стоя впереди Одиль, Блейк водил фонарем по всему помещению, словно прожектором по стене тюрьмы в поисках сбежавших преступников…
— Не надо их пугать, — сказал Эндрю.
— Ну, если это шутка…
— Это шутка, но шутник не я. Вам надо бы объясниться с вашим «котом»…
Между двух чемоданов яркий пучок света выхватил маленькие глазки, которые тотчас же скрылись. Когда свет упал на пол, Одиль вытаращила глаза и вскрикнула:
— Бог мой, Мефистофель!
Животное вольготно развалилось в уютном гнездышке, сделанном из старых носков и мохеровой кофты. Два котенка сосали мать.
— Тот, кто сказал вам, что это кот, — грязный лжец, — насмешливо произнес Блейк.
— Но откуда я могла знать? Я в этом совсем не разбираюсь. И потом, шерсть пушистая, как проверишь… Не под микроскопом же мне было его разглядывать!
— Как предполагаете назвать малышей?
— Вы издеваетесь? Что я стану делать со всем этим зверинцем? Во-первых, сколько их всего?
— Я насчитал четырех, но в этом лабиринте… Вы можете открыть свой цирк, маленький такой, цирк маленьких тигров. Посмотрите вот на этого: мордочка вся в молоке, но уже показывает нам свои зубки, хочет нас напугать…
— Значит, ничего он не растолстел. Он был просто беременный.
— Кстати, он все такой же красивый, и зимняя шерстка у него короче по бокам — удобно для всех этих висячих штуковин…
Одиль осторожно подошла к Мефистофелю. Малыши сразу же удрали. Одиль опустилась на колени и погладила кошку, которая подняла на нее голову.
— И все-таки я страшно счастлива, что ты нашелся, мой… моя девочка. Знаешь, я ведь волновалась.
Кошка мяукнула и принялась урчать.
— Так ты, значит, принесла нам маленьких? Но знаешь, сейчас ведь не сезон…
— Подумать только, вы подозревали Юплу в том, что она его слопала!
— Я была в отчаянии.
— Ну вот, теперь для отчаяния нет причин. Только я надеюсь, что ваша французская пословица не совсем точна…
— Какая пословица?
— «Один пропал — десять найдутся».
— Вот это деревце! — воскликнул Манье, любуясь огромной елью, установленной в центре гостиной, верхушкой касаясь потолка.
— Она даже выше, чем елка в школе! — радостно отозвался Янис.