Мстислав Ивернев явился заранее на Московский вокзал, встретить своего учителя, профессора Андреева. Андреев не приехал. Ивернев долго топтался на перроне, присматриваясь ко всем выходившим из вагонов, и заметил стройную девушку с чемоданом в руке, растерянно озиравшуюся. Поезд опустел, самые медлительные пассажиры вяло плелись по платформе. Огорченно пожав плечами, Ивернев направился в вокзал. Девушка с чемоданом стояла возле одного из чугунных столбов, подпиравших крышу платформы. Во всей ее ладной фигуpe чувствовалась такая беспомощность, что Ивернев подумал, не следует ли ему предложить свою помощь.
Вдруг девушка сама обратилась к нему, порозовев от смущения и чуть запинаясь:
– Скажите, здесь нет другого места, где могли бы стоять встречающие? Я не могла разминуться?
– Нет. Или на платформе, или вот тут на ступенях за решеткой. Больше негде. Можно посмотреть еще в вокзале, хотя нелепо ждать там. Но все же посмотрим, давайте ваш чемодан.
– Он не тяжелый! Пожалуйста.
Чем больше присматривался Ивернев к незнакомке, тем сильнее росло в душе радостное ожидание чего-то необычайного. Иверневу всегда нравились темноволосые, а девушка была золотистой блондинкой. Ее короткие волосы лежали плотно и гладко, как у брюнетки, зачесанные косой челкой на широкий и гладкий лоб. Темные брови взмывали вверх, к вискам, над яркими карими глазами, а полные губы были накрашены розовой помадой.
В едва заметно запавших щеках узкого к подбородку лица проступала аскетическая или, может быть, усталая нотка.
Девушка несла свой фиолетово-серый итальянский плащ не на руке, а перекинув через плечо.
– Вы тоже кого-то встречали? – спросила она, когда они вошли под высокие своды вокзала.
– Да, должен был приехать мой учитель, профессор. Не могу понять, что могло с ним случиться.
– А я приехала на каникулы к тете. В первый раз в Ленинграде. И вот тетя не встретила, теперь это уже ясно. Буду добираться сама.
– У вас есть ее адрес?
– Проспект Щорса.
– Это на Петроградской стороне. Поедемте, я довезу вас. Мне на Васильевский, по дороге.
– Если по дороге, спасибо. Это очень кстати. – И девушка вдруг улыбнулась, совсем изменившись. Сдернулось покрывало внешней деловой независимости, и она стала мечтательная, ласковая и грустная.
Ивернев повел свою спутницу направо, к стоянке такси.
– Почему так кстати? – спросил он, усаживаясь и захлопывая дверцу.
Девушка не краснела, а слабо розовела, смущаясь.
– У меня денег едва ли хватило бы на такси.
– Студентка?
– Да.
– Раз уже так случилось, давайте познакомимся! Ивернев, Мстислав Максимилианович, потомственный геолог, ленинградец – тоже потомственный. Можно просто Мстислав, имя и отчество у меня такие, спотыкательные.
– Черных, Наталья Павловна.
– Сибирячка, разумеется?
– С Алтая. Будущий педагог. – Оба замолчали, украдкой разглядывая друг друга и немного смущаясь.
Машина свернула с Большого проспекта в узкий переулок и выехала к коленчатому изгибу проспекта Щорса.
Внимание Ивернева привлек дом цвета серого гранита с огромным барельефом посредине фасада. Полуобнаженная женская фигура держала гирлянду в раскинутых руках. Сосредоточенное лицо и прекрасное тело были высечены искусным скульптором. «Странно, я никогда не замечал здесь этого барельефа», – подумал Ивернев и решил, что если девушка направится в этот интересный старый дом, то…
– Здесь, тетя мне описала примету! – воскликнула девушка, и ее слова прозвучали для Ивернева как обещание. – Квартира на третьем этаже, значит, я дома. Большое вам спасибо! – Проворно выпрыгнув из машины, она улыбнулась благодарно и чуточку грустно.
– Погодите, Наталья Павловна! А вдруг тети нет дома или она куда-нибудь уехала? Почему она не встретила вас? Что вы будете делать с вашим чемоданом?.. Поднимитесь-ка налегке, а я подожду в машине!
– Право, это лишнее, куда могла деваться тетя Маруся? Но, пожалуй, дольше рассуждать, я сбегаю…
Она быстро простучала высокими каблуками по тротуару и исчезла в темном парадном. Ивернев проводил ее взглядом, думая, что он не может так просто с ней расстаться. Он пригласит ее к себе, познакомит с мамой. Она приехала в отпуск, а у него до отъезда в экспедицию еще много времени. Он будет показывать ей Ленинград, родной и всегда новый, всегда таящий про запас нежданную радость архитектуры, искусства или просто дуновения широкого ветра на могучей холодной Неве!
Ивернев закурил, предложил папиросу водителю. Она появилась с опущенной головой. Пятна румянца горели на щеках. Виновато взглянула на Ивернева и смущенно сказала:
– Простите, я задержала вас. Такая неприятность: у тети заболел кто-то из родственников в Пскове, я их не знаю. Она уехала к ним, не оставив адреса. Соседи говорят, что она послала мне телеграмму и была уверена, что я не приеду. Может быть, телеграмма потерялась, в общежитии это бывает…
– Что же вы собираетесь делать? У вас есть еще кто-нибудь в Ленинграде?
– Никого. Я пойду в здешний педагогический институт, в общежитие. Студенты всегда выручат. Переночую, достану денег и уеду назад в Москву… Придется отложить знакомство с Ленинградом до будущего года.
– Но ведь ваша тетя вернется когда-нибудь?
– Когда-нибудь, конечно! Но я не знаю срока… неделя или месяц… Еще раз спасибо, пожалуйста, плащ и чемодан!
Ивернев вдруг заволновался, покраснел и вышел из машины.
– Послушайте, Наталья Павловна, почему бы вам не поехать ко мне? Да погодите вы, эка женщины!.. Сразу воображать бог знает что… Я живу с мамой в двухкомнатной квартире. Разместимся, мама устроит. А там и тетя ваша приедет! Решено? – Он распахнул дверцу машины.
Девушка исподлобья изучала его лицо, глубоко вздохнула, словно собралась броситься в воду, и вдруг протянула руку.
– Только с одним условием. Считайте, что мы не решили еще окончательно. Я увижу вашу маму и тогда… тогда, пожалуйста, не уговаривайте меня, я уйду в общежитие, ну, посижу для приличия, конечно.
– Мало ли что может вам показаться… – начал Ивернев.
– Покажется или не покажется, надо решать мне… Принимаете условие?
– А что мне еще остается делать? – вдруг развел руками Ивернев с такой непосредственной мальчишеской усмешкой, что оба расхохотались.
Машина понеслась по Большому проспекту и выехала на мост.
– Вот это Васильевский остров, издавна обиталище студентов, ученых, художников и моряков, – пояснил Ивернев, – я живу на шестнадцатой линии. Линия – это не улица, а только одна сторона улицы.