Федькин, как правило, лифтом не пользовался, а ходил по лестницам пешком. Он прочитал где-то, что лестничные марши – это те же горы, а ходить по горам полезно для здоровья. Человек, который ходит пешком пятнадцать километров в день, живет дольше на пятнадцать лет. Дольше кого – Федькин не выяснил.
Начальница жила на седьмом этаже. Федькин совершал восхождение, как на Эльбрус, и дышал по всем правилам: три ступеньки – вдох, четыре – выдох, и, когда выдыхал, губы делал трубочкой.
Дверь в квартиру начальницы никогда не запиралась. Было слышно, как она кричала басом:
– Посмотри на себя! На кого ты похож? Спортсмен!
Федькин тихо прошел в прихожую и остановился.
Человек, на которого она кричала, был ее муж, маленький носатый старик. Он стоял в шлеме и крагах, походил на Али-Бабу или на одного из его сорока разбойников.
– Аня, – тихо говорил Али-Баба, – отдай винтик. У меня мотопробег…
– Ты пенсионер! – кричала Аня. – Возьми удочку и ступай на речку!
– Аня, – тихо говорил Али-Баба, – отдай винтик, а то я с тобой разведусь. Считаю до трех раз… Раз… Два…
Начальница вытащила из кармана винтик и кинула его на пол. Винтик покатился под диван.
Али-Баба лег на живот и сунул под диван руку.
– Здравствуйте, Анна Григорьевна, – вежливо поздоровался Федькин.
Начальница обернулась, внимательно на него посмотрела и сказала мужу:
– Встань сию секунду, ты компрометируешь меня перед сослуживцами.
– Два с половиной, – лежа сосчитал Али-Баба. Он нашарил рукой то, что искал, потом поднялся, поправил шлем и с достоинством удалился.
– У него есть кубок на первенство района, – с гордостью сказала начальница.
Федькин вежливо промолчал.
– Садитесь, – предложила она. – Что у вас?
– Я хотел бы уйти с работы.
– Куда?
– Маляром.
– Почему маляром? – удивилась начальница.
– Мне нравится белить потолки. И у меня это получается.
– А вы работайте на своем месте, а в свободное время белите потолки.
– Нет. Мне хочется белить много потолков, а на своем месте я работать не хочу.
– Обиделись?
– Нет.
– А в чем дело?
– Просто я не подхожу… по уму…
– Кто сказал? – насторожилась начальница.
– Никто. Я сам узнал.
– А давно вы об этом узнали?
– Нет. Только сегодня.
– А я знаю об этом пятнадцать лет, – сказала начальница и встала, – все пятнадцать лет, которые вы у меня работаете. И я вас очень прошу – не говорите больше никому, что вы дурак, и не вздумайте писать заявление, иначе в дураках оказываетесь не вы, а я.
– Вы думаете о себе! – оскорбился Федькин и тоже встал. – Думаете о себе, когда речь идет об общем деле!
– Общее дело не может пострадать из-за одного дурака.
Федькин вернулся на службу и, не заходя к себе в кабинет, пошел к самому главному начальнику.
Главный начальник был седой и красивый, только маленького роста. Внешне он походил на Наполеона Бонапарта, и его звали за глаза не Михаил Иванович, а Мишель.
Мишель постоянно торопился и постоянно не успевал. Когда к нему кто-нибудь приходил, он вставал со своего стула и улыбался.
По системе Станиславского существуют две настройки: сверху и снизу. Каждый начальник в разговоре с подчиненным соблюдает настройку сверху. Мишель придерживался настройки на равных – так, что посетитель иногда путал – кто из них двоих начальник.
– Здравствуйте, Михаил Иваныч, – начал Федькин.
Мишель встал и улыбнулся.
– В двух словах, – попросил он. – У меня только полторы минуты.
Федькин посчитал на руке два пальца и сказал:
– Я дурак. – Получилось ровно два слова.
– Дальше… – потребовал Мишель.
– Все.
– Раз вы понимаете, что вы дурак, – значит, вы уже не дурак.
Федькин хотел возразить, но у Мишеля кончилось время.
– Все! – сказал он. – Я должен лететь в Индию!
Федькин вышел от Мишеля – оказался у секретарши.
Потом вышел от секретарши – оказался в коридоре.
Он медленно шел по коридору и думал о том, как отвратительно покрашены здесь стены, как неряшливо побелены потолки. А если бы сделать это по-настоящему, то у начальства, у всех, кто здесь бывает, возможно, менялось бы настроение. Потому что красота меняет настроение.
А за пятнадцать лет, которые ушли неизвестно на что, он мог бы побелить много потолков и научить этому других. А время ушло. Ушло гораздо больше, чем осталось. И не случайно он проснулся сегодня среди ночи.
В коридоре за низкими столиками на красных плетеных стульчиках сидели люди – курили и разговаривали, беспечно поводя руками. Некоторых он видел здесь по году и больше. Когда подошел Федькин, все замолчали, и он понял, что говорили о нем.
Федькин хотел пройти дальше, в свой кабинет, но не сделал этого. Сел на красный плетеный стульчик, стал хлопать себя по карманам – искать сигареты.
– Ну? – живо спросил Лесин, который сидел напротив. – Сказал им? – Лесин почему-то перешел на «ты».
– Сказал…
– Ну? – участливо спросили остальные.
Федькин разочарованно щелкнул языком. Вид у него был расстроенный.
– Так сразу ничего не добьетесь, – объяснили остальные.
– Так сразу ничего не добьешься, – подтвердил Лесин. – Пробивай!
Дачное место имело свои достоинства и недостатки, но, несмотря на недостатки, дачи здесь были дорогие. Рита сняла домик для себя и для матери, которой необходим был покой и свежий воздух.
Домик стоял на краю ржаного поля, а неподалеку был лес – настоящий, почти дремучий. Там росли грибы, жили ежи, белки и, может быть, даже какой-нибудь крупный зверь.
Это было достоинство.
Но за лесом лег Шереметьевский аэродром, и над домом все время космическим гулом ревели самолеты. Они летали очень низко, и Рите казалось все время, что самолет либо снесет крышу, либо стены не выдержат вибрации и рухнут внутрь.
Это был недостаток.
Возле станции, метрах в двухстах от железной дороги, вытянулся пруд. Это было удобно, потому что любой дачник, не имеющий летнего отпуска, мог выкупаться по дороге на работу либо в конце рабочего дня, сойдя с переполненной душной электрички. Но пруд не имел нормального спуска, и, чтобы погрузиться в воду, надо было долго ползти, цепляясь за кусты, как шпион на границе.