Пиблс, ноябрь 1715
Откуда-то издалека доносились женские голоса. Один прерывался от волнения, другой, вступивший чуть позже, звучал твердо и в то же время нежно.
– Она в обмороке. Сесилия, скорее дай нюхательную соль.
Резкий запах нашатыря мигом привел Джейн в чувство, она закашлялась, изо рта полетели брызги слюны. Джейн стала отмахиваться от двух пар женских рук, пытавшихся помочь ей. На периферии сознания возник вопрос: почему эти женщины так странно одеты?
– Мэри, она очнулась, хвала небесам.
Джейн сделала глубокий вдох, распахнула глаза.
– Где я?
Возле нее суетились две незнакомые взволнованные женщины. Джейн хлопала глазами, недоумевая, почему на них старинные костюмы. Одна из женщин взяла Джейн за руку.
– Тебе лучше? – спросила она.
У нее были темные жесткие волосы и глаза оттенка растаявшего шоколада. Виднелся только прямой пробор, остальную массу волос скрывал льняной чепец, отделанный кружевом. Правда, вдоль щек свисали локоны, обрамляя лицо с довольно резкими, хоть и правильными чертами. Джейн назвала бы эту женщину скорее величавой, нежели хорошенькой. Вторая женщина, сжимавшая бутылочку с нашатырем, по контрасту казалась куколкой – синеглазая, с шелковистыми волосами оттенка спелой пшеницы и с обезоруживающей улыбкой. На ней не было чепца, волосы она сколола на затылке.
Обе женщины производили впечатление участниц костюмированной драмы.
Впрочем, внимание Джейн уже переключилось на окружающую обстановку. Джейн находилась в комнате с массивными деревянными панелями, с камином, сложенным из крупных камней, и с многочисленными книжными шкафами. Сладковатый аромат горящей древесины и отвратительную вонь нашатыря перекрывал другой запах – верно, его издавали пергаментные книжные переплеты.
– Где я? – повторила Джейн.
– В нашей библиотеке, душенька, – отвечала синеглазая блондинка. Личико у нее было округлое, украшений она не носила, но платье свое словно стащила со студии Би-би-си.
– Кто вы? – прошептала Джейн.
– Ты не узнаешь меня, милая Уинифред? Это же я, Мэри. Ты упала в обморок. Да, знаю – новость ужасная. Крепись, моя дорогая сестрица.
– Уилл… – пролепетала Джейн.
– Да, милая Уинифред, мы все знаем, – заговорила женщина в чепце. – Пожалуйста, лежи, не двигайся. Ты была так плоха. Еще бы – столько волнений об Уилле и наконец этакий кошмарный поворот событий. Ничего – главное, что он невредим.
– Так он очнулся? – спросила Джейн, потрясенная не столько обстановкой, сколько вероятностью того, что Уилл, возможно, пришел в сознание.
Ответа Джейн не получила, потому что обе женщины повернулись на звук шагов. В библиотеку вошел высокий темноглазый мужчина в огромном парике, представлявшем собой каскад длинных каштановых буклей. Джейн только ахнула – это было и забавно, и жутковато одновременно.
– У него царапины и синяки, ничего серьезного, – сообщил вошедший, заметив, с каким нетерпением смотрят на него три пары женских глаз. – Но ситуация – не приведи господи. Его уже везут в Лондон.
Джейн нахмурилась, ибо только сейчас заметила: на ней тоже надето старинное шелковое платье с глубоким декольте и тесный вышитый корсаж. Может, она спит? Но разве сны бывают столь реальны?
– Почему Уилл снова в Лондоне? Он ведь должен быть в…
– Он не снова в Лондоне, сестрица, – сказала Мэри. – Он еще только направляется в Лондон с английской армией. Умоляю, не терзай себя. Ты была на грани жизни и смерти – знаешь, как мы переволновались?
Джейн только моргала. Она просто оцепенела от ужаса. Конечно, это ей снится; это сон, и больше ничего. Джейн попыталась проснуться; увы, безуспешно. Постепенно возвращались смутные воспоминания о восхождении на Скалу, о штормовом ветре, поставившем ее на колени, о падении. Джейн цеплялась за эти образы, продвигалась к реальности, надеясь выбраться из бутафорской обстановки. Ее попытки были прерваны высокой худощавой брюнеткой – та уселась на край дивана, на котором, оказывается, лежала Джейн, и с неожиданно нежной улыбкой взяла Джейн за руку.
– Уинифред, ты всегда отличалась стойкостью и мужеством. Теперь тебе нужно быть сильной ради Уилла и детей.
О чем она говорит? Кто такая Уинифред? И вообще…
– Кто вы? – снова спросила Джейн, нахмурившись.
Брюнетка смотрела с тревогой, глаза ее увлажнились.
– Я – Сесилия. Сесилия Эванс, твоя давняя подруга. Неужели ты не узнаешь меня?
– Я не знакома ни с вами, ни с этими двумя, – сухо ответила Джейн, садясь на диване.
Сесилия поджала губы.
– Не иначе, с ней сделалась горячка, – заключила она, обернувшись к Мэри и к мужчине в парике. Затем снова взглянула на Джейн. – Несколько дней назад мы думали, тебе не выжить, а сейчас, похоже, ты потеряла память.
Джейн казалось, накануне она выпила слишком много вина – такая тяжелая, словно ватой набитая, была у нее голова.
– Не представляю, где я; не понимаю, почему на мне эта нелепая одежда и почему вы изъясняетесь так, будто сошли со страниц романа Джейн Остин. А еще я не понимаю, откуда вы знаете Уилла и, главное, почему он в Лондоне.
Сесилия округлила глаза в неподдельном страхе.
– Уин, дорогая! Верно, твоим сознанием завладел враг рода человеческого! Хоть ты и выглядишь почти здоровой, боюсь… боюсь, от хвори твой разум помутился.
– Уинифред! – подскочила к ней Мэри.
– Меня зовут не Уинифред. Меня зовут Джейн. Я вообще где – в сумасшедшем доме или на костюмированном спектакле?
Мэри и Сесилия обменялись многозначительными, встревоженными взглядами.
– Она, случайно, не падала? Головой не билась? – уточнил мужчина в парике.
– Нет, Чарльз, она не падала. Она отдыхала на кушетке, когда гонец принес весть об Уильяме. Уинифред прочла письмо лежа. Впрочем, это пустяки. Главное, что к милой сестрице возвратился ее свежий румянец.
Чарльз и его огромный парик подались к Джейн, чтобы удостовериться насчет румянца.
– Действительно, мадам, вы выглядите в десять раз лучше, чем вчера. Кажется, горячка вас отпустила, вы вновь полны сил. И хвала за это Господу, ибо в новых обстоятельствах силы вам понадобятся.
Джейн больше не могла сдерживать смех – Чарльз навис над ней, тугие бутафорские букли болтались у самого ее лица.
– Нет, в самом деле, парик явно великоват. Чарльз, неужели вы не понимаете, насколько нелепо в нем выглядите?
Чарльз смотрел с сожалением: дескать, здоровье-то вернулось, а вот разум помутился навек.
– Послала бы ты за доктором, Мэри. Пожалуй, ей не повредит кровопускание.