– Да ничего особенного не случилось, Толь! Для тебя, по крайней мере.
– Как это – для меня? Ты что имеешь в виду? Не понимаю. Дети здоровы? С ними все в порядке?
– Да, Толик, мы все здесь здоровы и счастливы! – снова растянула в своей необыкновенной улыбке губы Лена. – И тебе того же желаем!
– Не понял… Что случилось-то? – испуганно глядя на нее, пролепетал Толик. – У тебя что, крыша поехала от горя? Чему ты так радуешься? Ну? Говори! Я тебя спрашиваю!
Но объяснять Лене ничего не пришлось. Дверь из комнаты распахнулась вдруг с грохотом, и на пороге, держа Тонечку на руках, нарисовался огромный бородатый детина с висящими на ногах близнецами – Сенька на правой, Венька на левой.
– Лен, а мы все уже есть хотим! Обедать когда будем? – не обращая на Толика никакого внимания, спросил детина. – Мы дружно требуем от тебя обеда, просто настоятельно настаиваем!
– Ой, да погодите вы! Сейчас Катя с Гришей придут из магазина.
– О-о-о… Так это не скоро… Эта парочка пока все свободные скамейки не обойдет, домой не вернется… – хохотнул огромный мужик, не отрывая от Лены своего блестящего взгляда.
– Марк, познакомься, кстати. Это Толик. А это вот Марк.
– Ой, извини, мужик. Я тебя и не заметил поначалу, – протягивая руку, двинулся к нему Марк.
– Я вам не мужик, между прочим. И вообще, я не понимаю, что здесь происходит? Вы что здесь делаете? Вы ей кто? Родственник?
– Я? Нет, я не родственник.
– А кто?
– Муж.
– Что? Лена, ты слышала, что он сказал?
– Слышала.
Лена, как сомнамбула, зажав в кулачке ложку, которой только что помешивала молоко в кастрюльке, смотрела, не отрываясь, Марку в глаза и улыбалась, бесконечно улыбалась новой своей, отвратительно-глупейшей счастливой улыбкой.
– Ты ведь согласна быть моей женой, Лена? – глядя через голову Толика и прижимая к себе притихшую, будто вмиг понявшую всю значимость ситуации Тонечку, спросил Марк торжественно.
– Да! – не раздумывая ни секунды, тихо ответила Лена, сияя глазами и не замечая ничего вокруг – ни возмущенно-гневного лица Толика, ни сбежавшего давно уже из кастрюльки на плиту молока.
Запахло горелым. Толик встал, молча выключил газ, снял кастрюльку с плиты, понуро побрел в прихожую. А эти двое так и стояли, глядя друг другу в глаза, и не услышали даже, как за ним захлопнулась дверь. Бессердечные!
Толик был в гневе. Если, конечно, гневом можно назвать ту крайнюю растерянность от только что увиденного, которое никак, ну никак не должно было произойти, не вписывалось ни в один закон логики. Потому что не могло быть у его жены такого лица. И как она вообще, в принципе, посмела иметь такое лицо? Нет у нее на него права, и все тут. Оно должно быть кротким, бледным, просящим, виноватым, глупым, забитым – да боже мой, каким угодно, но только не таким бессовестно, ну просто-таки бесстыдно счастливым. Это же неправильно. Как она посмела? Все, все испортила, идиотка.
На душе у Толика стало так гадко, будто в нее плеснули чужими помоями. Или чужим счастьем. Да какая теперь, собственно, разница? Вытянув из кармана пиджака заверещавший некстати мобильник, он раздраженно буркнул в него, будто плюнул:
– Да! Слушаю!
– Милый, что случилось? Ты ушел, ничего не объяснил толком… У тебя все в порядке? Я так волнуюсь…
От Адиного сладкого голоса стало еще противнее, показалось, даже через трубку повеяло на него приторным жасминным духом, и сразу представились ее пухлые, бантиком губы, накрашенные яркой красной помадой, и толстый слой грима на лице, и пошлые черные локоны на жирных плечах.
– Да пошла ты! – громко, от всей матушки-злобы выкрикнул он и, с силой нажав на кнопку отбоя, раздраженно сунул телефон в карман. – Сволочь старая… – пробормотал себе под нос, медленно идя по тротуару и умудряясь налетать на редких прохожих. – Туда же, замуж ей захотелось…
– Толик! – услышал он вдруг слабый голос издалека и оглянулся. Странно, никого сзади. Показалось, что ли?
– Толик! Ну господи, кричу, кричу… Иди сюда быстрее!
Он разглядел наконец в окне красивой красной машины, остановившейся на обочине, Светино лицо, помахал ей рукой и пошел к ней прямо через газон, стараясь улыбаться совершенно беззаботно и снисходительно – ничего ведь страшного не случилось, по сути.
– Привет, Светик! Это что, твоя? Откуда у тебя такая тачка взялась? Купила, что ли? Или хахаль новый подарил?
– Нет, Толик, не угадал! Ни то, ни другое. Это не хахаль. Это Пашка так вернулся. Ты ж его знаешь, он и возвращение свое блудное сумел обставить как величайший праздник, машину вот мне подарил. Так что и тебе пора за подарком Ленке бежать, судя по всему. А то что ж это получается? Отстаешь, парень! Пришло время опять судьбу менять, а ты мышей не ловишь. Обскакал тебя опять Пашка на повороте, а? Ветер в другую сторону подул, а ты все в старых эмоциях плюхаешься!
Света засмеялась звонко, откинув назад пышные белокурые волосы. Потом, до конца опустив стекло и взглянув на Толика снизу вверх из-под стильных черных очков, спросила вдруг озабоченно:
– А как она там, кстати? Я уже сто лет к ней не заезжала… Жива-здорова?
– Да пошла ты… – резко отпрянул от нее Толик и со всей злобно-отчаянной дури пнул ногой в колесо машины, и тут же взвыл от боли, и пошел, хромая, обратно через газон, приговаривая обиженно: – Сволочи… Все сволочи… И ты, и Пашка твой тоже!
* * *
Провожать Катю на вокзал поехали все. И Лена с Марком, и дети, и Анастасия Васильевна с Гришей. Стояли дружной маленькой кучкой у вагонных дверей, улыбались грустно. Даже Тонечка на руках Марка притихла, сложила пухлые ручки под подбородком совсем по-бабьи – смешно.
– Ну давай, Катерина, следующим летом ждем, – ободряюще пробасил-прохрипел Марк. – В институт поступишь, жить будешь с нами…
– Ну да! С вами… – встрепенулась вдруг Анастасия Васильевна. – Чего это с вами-то? Тут же ведь из нее няньку сделаете. Вон как вас друг к другу тянет – оторвать невозможно, а она девка добрая – только и будет рваться от детских хлопот вас освободить. Нет, Катерина, жить будешь у нас, места хватит! Я тебе отдельную комнату выделю.
– Спасибо, Анастасия Васильевна! – засмеялась сквозь слезы Катя. – И вообще, спасибо вам всем!
– Кать, так я на зимние каникулы приеду? – обнимая за плечи, прошептал ей в ухо Гриша. – Ага? Ты не грусти. У нас с тобой все еще лучше, чем у них, будет, – мотнул он головой в сторону Лены и Марка. – И детей мы себе еще больше родим!
– Да ну тебя… – засмеялась тихо Катя, коротко взглянув ему в глаза и тут же отчаянно покраснев. – Какие дети! А зимой приезжай, конечно! Мы с Мамасоней очень рады будем!
– А давай твою Мамасоню тоже замуж выдадим, Катерина! А? Смотри, как у нас с тобой это хорошо получается.