Илляшевская оскалила белые зубы и топнула ногой сорок четвертого размера.
— За каким хреном тогда меня освобождали? Чтобы я уплатила долг? Мне нужно сегодня ночью попасть в здание феминистского клуба. Возможно, мне удастся найти там кое-что.
— Но это безумно рискованно. Вы сами говорили: на территории «Лилии» установлен полицейский пост.
— Ну и что? Если сделать с умом, его можно устранить часа на два. И я не уверена, будто все время, пока я торчала в тюряге, там по ночам бдели часовые. Не похоже это на нашу российскую организацию. Сначала, может быть, и подежурили. А потом опечатали двери, закрыли намертво ворота и для порядка проверяют время от времени.
Парамиди выкатил глаза на Илляшевскую, на эту бесстрашную, ненасытную тигрицу.
— Вчера только совершился ваш побег, леди! Вы не сечете, что там происходит? Там же гам-тарарам! Прокакали обвиняемую у самых дверей федерального суда! Там же кому-то морды бьют. На гауптвахту гонят. Судебные дела заводят о халатности, злостном нарушении дисциплины. Вы что! Там же бросились исправлять свой имидж перед старшими чинами. Значит, сегодня же втрое, впятеро усилили охрану «Лилии». И возобновили засаду у всех, с кем вы сотрудничали, с кем были знакомы.
— Я с вами не согласна, — жестко возразила Илляшевская. — Если кому и дали по морде, кого и взяли под стражу, так это бедного лейтенантика и троих солдат. Так им и надо. Ослы. Ну, взгреют их непосредственного начальника. Вообще найдут для генералов стрелочника. И вот еще что. Не надо считать оперов из МУРа, Комитета по наркоте, даже из районных УВД — гениями. Однако дураками их тоже не надо себе представлять. Среди них есть очень квалифицированные специалисты, уверяю вас.
— К несчастью, это так, — признал Парамиди, напряженно раздумывая над аргументами неумолкающей экс-директрисы.
— Так вот, — энергично продолжала Илляшевская, — опера отнюдь не дураки. Зачем они будут усиливать охрану «Золотой лилии», где был проведен тщательный обыск с собакой, натасканной на героин и кокаин? Чтобы захватить меня? Ну, знаете, они меня за идиотку тоже не держат. Преступница сбежала из-под стражи с помощью хорошо подготовленной группы сообщников. И она тут же помчалась в свой дом, находящийся под охраной полиции? Ну, это уж слишком. Такое не придумает и самый неординарно мыслящий следственный авторитет. Где искать Илляшевскую? Во всяком случае, не в пустующем опечатанном здании феминистского филиала. Это было бы просто нелепостью, не имеющей никаких, даже косвенных причин. И вот именно этот вариант я как раз должна реализовать. Конечно, риск есть. Минимальный. Надо нейтрализовать ночную охрану, если таковая имеется. Часа на два, не больше. Другое дело, что я могу не найти то, что собираюсь там обнаружить.
— А может быть, лучше Цюрих?
— Швейцарский банк никуда не денется. Одним словом, вы даете мне своих парней и авто. Сегодня посреди ночи я начинаю работать над осуществлением моего плана. Если он удается, я привожу вам товара на пятьдесят миллионов, не меньше. Если нет… либо я снова сажусь, либо отправляюсь в мир иной. Или отдаю деньги из банковского вклада. — Илляшевская встала и подбоченилась.
«Лихая баба, — подумал немного растерянно Парамиди. — А что будет, коли все у нее получится? Но Макар в любом случае вытрясет из нее цюрихские деньги».
— Я, пожалуй, здесь не останусь, скроюсь в Москву, — суетливо проговорил Стефан Георгиевич. — У меня есть гнездышко в одном доме. Вот туда и доставите товар в случае успеха. А в случае неуспеха… Не будем об этом говорить! — Парамиди с воодушевлением стукнул себя кулаком по колену.
К вечеру Илляшевская коротко остригла волосы и натянула на голову русый, неряшливо-вихрастый мужской парик. Также к ее лицу была прилажена небольшая бородка, приклеены усы, а по щекам с помощью грима создана запойная небритость. Лицо стало другого тона — грубоватого, обветренного, с подозрительной красноватостью у носа.
— Все убедительно, — ехидно произнес охранник Рустем, смуглый красавец с университетским образованием. — Но ваши огненные глаза, мадам, выдают вас при близком рассмотрении.
— Ничего, припудрю веки, и сойдет. Можно нацепить очки сельского счетовода. Говорить придется охрипшим басом. Вот так вот: кха-кха!
Бывшая директриса превратилась в здоровенного мужика. Широченное и длинное потрепанное пальто с поднятым воротником, старый вязаный шарф, рукавицы деревенские и разлапистая с большим козырьком кепара. Очки с круглыми мутноватыми стеклышками тоже нашли.
— Вполне, — поглядев на себя в зеркало, гордо провозгласила Марина Петровна. — Поехали.
Рустем и другой статный гвардеец, Артем, облачились в абстрактно-спортивные куртки и натянули черные трикотажные шапочки. Все забрались на сиденья неприглядной «Нивы» и пустились в путь, руководствуясь указаниями Илляшевской. Прибыв в район станции Барыбино, компания почти всю дорогу пребывала в молчании, не считая коротких реплик, корректирующих маршрут. Только однажды Марина Петровна сказала Рустему:
— Забыла уточнить у Стефана Георгиевича, куда мы должны приехать после нашего мероприятия. Это в каком районе Москвы? Далеко от МКАДа? Интересно, сколько понадобится времени?
Рустем пожал плечами:
— Это близко от МКАДа, в Строгино. Сразу заезжаешь на большую улицу, видишь торговый центр «Троицкий». А за торговым центром, в переулке, между обычными многоэтажками небольшой элитный дом. Он окружен железной оградой. Машины стоят прямо под окнами. Вот и все. Вход один, этаж…
Услышав, как спокойно и подробно телохранитель Парамиди продиктовал ей московский адрес шефа (трижды зашифрованного космополитического магната), Илляшевская взволновалась. «Рустем нагло морочит голову, лепит отъявленную дезинформацию. — подумала она. — Или он стопроцентно ей доверяет?» (В этом она очень сомневалась.) Скорее всего, дорогостоящие наемники Парамиди твердо знали, что они в любом случае привезут ее, живую или мертвую, в лапы хозяина. Поэтому не считали нужным осторожничать, уклоняться от прямого ответа. «Скверно», — заключила для себя Илляшевская.
Уже поздно, около двенадцати ночи, в одном из подмосковных сел «Нива» тормознула вблизи высокого забора. Илляшевская нажала кнопку звонка. Хрипло залаяла собака, в голосе ее слышалась голодная злоба. Долго никто не отзывался. Потом осипший со сна мужик, пришмурыгав, наверное, в разбитых кирзачах, спросил за калиткой:
— Чего надо?
— Евдокию Мелентьевну позови. Скажи, Марина Петровна спрашивает.
— Не знаю я, где старуха. Может, дрыхнет. Завтра приходи.
— Тебе сказали: быстро позови Мелентьевну и не рассуждай, ну!
— Не нукай, не запрягла… Нашлась тут, да я…
— Сейчас калитку выбью, — присоединился к Илляшевской Рустем, — и фарш из тебя сделаю, придурок. Бегом выполняй, что тебе сказали!
— Собаку спущу с цепи… — перетрусившим голосом пытался пререкаться мужик.
— Я тебя вместе с твоей собакой зажарю на костре, если через минуту не приведешь кого надо, — начиная свирепеть, пообещал Рустем.