– Но ведь еда на тарелках от этого не появится.
– Появится, если голосовать часто и с умом. – Тори пристально смотрела на Талию, а поезд мчался мимо строений, обтекаемой формой и пастельным окрасом напоминающих зефир. – Полагаю, вы, префект «Доспехов», достаточно хорошо знакомы с практикой оценки голосов.
– Если не ошибаюсь, она допускается при определенных обстоятельствах.
– Если не ошибаетесь? – удивленно переспросила Тори. – Разве в таких вопросах вам не полагается быть экспертом?
– Спросите меня о софте или о защите системы голосования – и я займу вас на несколько часов, а обработка голосов – другая тема. Она вне моей компетенции. – Цилиндр с инструментами Талия придерживала коленями, накрыв сложенными замком пальцами. – Расскажите, как голоса обрабатываются в Доме Обюссонов.
– Общеизвестно, что центр голосования фиксирует каждый голос, поданный в любом уголке Блистающего Пояса, – проговорила Тори. – Это как минимум миллион ежесекундных записей за двести лет. Мало кто знает, что порой система обращается к старым записям и изучает сценарии, которые привели к тому или иному результату. Допустим, на Поясе состоялось важное голосование, касающееся каждого. Допустим, существовала угроза и в ответ на нее предлагался комплекс мер от упреждающего удара до полного бездействия. Допустим, большинство населения проголосовало определенным образом. А теперь допустим, голосование вылилось в конкретные действия, в итоге оказавшиеся ошибочными. Центр способен выявлять подобные демократические ошибки. Еще на основе имеющихся данных он может выяснить, кто голосовал иначе. Другим словами, кто принял верное решение, притом что большинство ошиблось.
Талия кивнула: в свое время она об этом читала, но потом эту информацию заслонила более насущная.
– Центр выявляет проголосовавших правильно и всем их будущим голосам придает особую ценность.
– В теории именно так, а на практике куда сложнее. Система постоянно следит за проницательными избирателями и корректирует их ценность. Если они продолжают голосовать мудро, их ценность сохраняется, а то и возрастает. Если же налицо неблагоразумная тенденция, ценность понижается до стандартного значения.
– Почему бы попросту не лишать неблагоразумных избирательного права?
– Это уже не демократия, – ответила Тори. – Шанс исправиться должен быть у каждого.
– Как это влияет на Дом Обюссонов?
– Наши граждане имеют высокую избирательную ценность, куда выше средней по Блистающему Поясу. Это не каприз статистики, а результат кропотливого труда. У меня индекс ценности одна целая девять десятых, то есть каждый мой голос фактически равен двум. Я как два избирателя, голосующих синхронно. Одна целая девять десятых – индекс высокий, но пятьдесят четыре жителя Дома Обюссонов имеют индекс под три. Их проницательность система оценила как сверхъестественную. Для большинства будущее – пересеченная местность, окутанная дымкой меняющихся возможностей. Тройки видят широкий проспект, залитый неоновыми огнями. Есть среди нас и так называемый Четверка, – с благоговением продолжала Тори. – Мы считаем Четверку своим, потому что, по данным системы, он гражданин Дома Обюссонов. Он другим не открывается – наверное, боится, что побьют камнями. Его мудрость как дар и проклятие Кассандры. Тем не менее у него четыре голоса на стомиллионное население. Капля в море.
– Расскажите, как вы предсказываете события, – попросила Талия.
– Это дается ценой тяжелого и кропотливого труда. Каждый из нас относится к своим обязанностям очень серьезно. В Доме Обюссонов иначе нельзя. Жить у нас могут лишь имеющие избирательную ценность выше одной целой двадцати пяти сотых. Значит, каждому приходится тщательно обдумывать предметы голосования. Не только со своей позиции, не только с позиции нашего анклава, но и ради блага всего Блистающего Пояса. Это, конечно же, окупается. Так мы и зарабатываем – торгуем своей исключительной проницательностью. Поскольку наши голоса исключительно эффективны, мы крайне привлекательны для лоббистов из других поселений. При голосовании по второстепенным вопросам нам платят за то, чтобы мы поддержали их, ведь блок голосов от Обюссонов может стать решающим. Вот что нас кормит.
– Политические взятки?
– Вовсе нет. Лоббисты покупают наше внимание и готовность слушать. Мы не гарантируем, что проголосуем, как хотят они. Если слепо погонимся за деньгами, наши совокупные индексы мгновенно рухнут и мы станем никому не интересны.
– В общем, тут палка о двух концах, – вмешался Келлибо. – С одной стороны, нужно помочь лоббистам, с другой – сохранить определенную независимость. Вот главный парадокс нашего существования. Но этот парадокс позволяет мне заниматься садами, а Поле – бабочками.
Тори подалась вперед:
– С тех пор как мы сели в поезд, я уже заключила две сделки с лоббистами. Третья на мази. Вопросы мелкие, по таким граждане голосуют чисто интуитивно.
– Я и не заметила.
– Неудивительно. Для большинства моих сограждан дело настолько привычное, что происходит машинально, как моргание. Однако к каждому предмету голосования мы относимся как к последнему в жизни. – Очевидно, на лице Талии отразилось неодобрение, потому что Тори придвинулась еще ближе и взволнованно зачастила: – Префект, все описанное мной абсолютно законно, иначе «Доспехи» наложили бы запрет.
– Понимаю, что законно. Но я даже вообразить не могла, что такой заработок укоренился и станет основой существования анклава.
– Вас это огорчает?
– Нет, – честно ответила Талия. – Раз системой дозволено, то и меня устраивает. Просто лишний раз убеждаюсь, что Блистающий Пояс богат сюрпризами.
– Это самое неоднородное и сложное общество в истории человечества, – проговорила Тори. – Оно запрограммировано удивлять.
* * *
Пришвартованный в недрах астероида Нервал-Лермонтовых, озаренный ярко-голубым светом корабль парил перед Дрейфусом. На фоне смоляной пещерной мглы он казался иссиня-черным. Том не столько видел сам корабль, сколько подмечал разницу между темным корпусом и темным же фоном каменного чрева. Настоящая оптическая иллюзия, мираж, выпадающий за пределы когнитивного восприятия.
Впрочем, Дрейфус отлично понимал, что перед ним самый настоящий звездолет, хотя размером чуть меньше стандартного субсветовика, с обтекаемым конусовидным фюзеляжем и двумя вынесенными назад сложными гондолами двигателей. Вспомнился горящий обломок «Аккомпанемента теней», сорванные двигатели которого стали добычей других ультра. Но едва память дорисовала «Аккомпанемент», Дрейфус понял, что перед ним не корабль ультранавтов.
Том улыбнулся самому себе. То, что границы расследования расширяются, он почувствовал, едва стала очевидной связь с Восьмьюдесятью. Но такого поворота событий не предвещало ничто.
– Шеф, говорите со мной. Я еще на связи.
– Здесь корабль сочленителей. Мирно стоит в середке астероида.