— Мне нужна мама. — Кендэл сидел на полу, уткнувшись носом в Джорджа.
— Ты же знаешь, мама в больнице. Зато у тебя есть я.
— Ты мне не нужна. Мне нужна мама. — Лицо у Кендэла сморщилось.
— Перестань. И не смей плакать. Мне уже надоело, что ты такой плакса. Слушай, будь хорошим мальчиком, и я сделаю тебе что-нибудь к чаю. А если будешь выть, я подумаю, что ты стал опять младенцем, надену на тебя памперс и уложу в кровать.
Кендэл сердито посмотрел на меня:
— Я тебя не люблю.
— Я тебя тоже не люблю, — ответила я. — Лучше бы у меня был другой брат. Как у Харприт, например. Но мне подсунули тебя, Кендэл-мятное-печенье и придется мне с этим смириться. Давай лучше посмотрим, что в холодильнике.
Там стояли две картонные коробки. В одной была большая пицца; на ней было кетчупом нарисовано улыбающееся лицо. Во второй — огромный шоколадный торт с двойной прослойкой сливочного крема. Сверху мама написала вдавленными в глазурь красными и лиловыми драже: "Ням-ням!"
Я посмотрела на пиццу. На шоколадный торт.
И разрыдалась.
Кендэл недоуменно посмотрел на меня:
— Ты что, не любишь пиццу и шоколадный торт?
— Обожаю. — Я утерла нос кухонным полотенцем.
— А чего ж ты тогда плачешь?
— Потому что мама так старалась. Мне тоже нужна мама. И я тоже делаюсь от этого плаксой. Можешь обзывать меня так сколько влезет.
— Плакса! — сказал Кендэл.
Он твердил это, пока ему не осточертело, — несколько часов, как мне показалось. Правда, все тянулось часами.
Я разогрела пиццу, и мы съели половину, а потом еще по куску шоколадного торта. Я читала Кендэлу «Томаса-паровоза» и нарисовала картинку с поездом, усердно работая ластиком, пока все колеса не выстроились у меня в прямую линию. Кендэл стал ее раскрашивать (и все испортил). Потом мы поели еще холодной пиццы и по второму куску торта. И по третьему. Я, по крайней мере. Кендэл съел только драже сверху.
Казалось, прошел уже целый день, а на самом деле меньше часа. Я включила телевизор, чтобы проверить время, — я была уверена, что наши часы остановились.
Сколько-то времени мы с Кендэлом смотрели в экран, но потом там началась передача про больницу, и я переключила программу. Там шла комедия, но нам было не смешно. Мы как будто настроились на собственную передачу про больницу и смотрим, как маму увозят на операционный стол, где люди в масках набрасываются на нее с острыми инструментами.
Кендэл подползал все ближе, пока не оказался у меня на коленях. Я положила подбородок ему на голову. Волосы у него отросли, и он был похож на взъерошенного утенка.
— У тебя стали такие красивые волосы, Кендэл.
Кендэл напрягся:
— Я хочу их остричь!
— Нет, так гораздо симпатичнее.
— Я не хочу симпатичнее. Я не хочу красивые волосы. Я хочу быть крутым!
Отец все время водил его в парикмахерскую и просил постричь под ноль. Кендэл с этой стрижкой казался не крутым, а лысым, как новорожденный младенец, но папа не уставал восхищаться, какой крутой парень его сынок.
— А теперь мы папу больше не видим, — прошептал Кендэл Джорджу и обернулся ко мне: — А маму мы еще увидим?
— Конечно! Завтра, когда она вернется из больницы.
— Обещаешь?
— Обещаю, — сказала я.
Голос Рока передразнил меня:
"Обещаю"! Как ты можешь это обещать? Может быть, она вообще не вернется".
Этот голос не умолкал у меня в ушах полночи. Мне было страшно одиноко, несмотря на Кендэла под боком. Я вцепилась в медведицу Розочку, как маленький ребенок. Под нами рокотал телевизор мисс Паркер. Потом я слушала, как скрипят у меня над головой половицы и урчат водопроводные трубы, когда Стив или Энди спускают воду в туалете. Под окнами проезжали машины, орали коты, шумели пьяные. Иногда на улице слышались шаги.
При звуке шагов по нашему тротуару я каждый раз вздрагивала.
Ночь все не кончалась и не кончалась.
Мы завтракали, когда зазвонил мобильный.
— Мама! Мамочка, ну как ты? — сказал, я. — Больно? Ты уже едешь домой?
— Если бы! Мне еще не делали эту чертову операцию. Они вчера весь день провозились с анализами крови и рентгеном. Операция будет сегодня утром. Мне не разрешили завтракать, и я тут сижу и умираю с голоду.
— А… а когда же ты вернешься? — От моего облегчения и следа не осталось.
— В том-то и проблема, детка. Медсестра говорит, что после наркоза я буду спать несколько часов, а потом меня будет так шатать, что я шагу не смогу сделать, и что им надо будет поменять повязки, а может быть, придется еще делать дренаж…
— Что такое дренаж?
— Понятия не имею. Ладно, детка, я не могу тебе все подробно рассказывать, мне одолжила телефон соседка, потому что мой у тебя, так что я быстренько. Дай мне Кендэла на минутку.
Я передала ему телефон. Мама, видимо, спрашивала его о чем-то, потому что он все время кивал.
— Говори что-нибудь, Кендэл, мама же тебя не видит.
— Мама, привет, — сказал Кендэл. — Мама, можно мне еще раз навестить настоящего Джорджа? Ты меня сводишь? А можно, ты мне купишь еще игрушечных акул, и тогда я могу сделать в банке свой аквариум и… Ой! Лола Роза, отстань! Отдай мне телефон, сейчас моя очередь говорить с мамой.
— Ей сейчас не до твоих дурацких акул, — сказала я. — Мама!
— Дети, дети! Слушай, Лола Роза, я постараюсь позвонить завтра утром. Сейчас пора кончать. Пока, солнышко. Будь умницей, ладно?
Телефон отключился.
— Ты меня больно толкнула! — Кендэл потирал грудь. — Теперь у меня тоже будет рак.
— Заткнись, Кендэл!
— Ты меня обижаешь. Меня все обижают, — заныл Кендэл. — И мама обижает. Она обещала сегодня вернуться. Она мне нужна!
— Мне она тоже нужна. Кончай ныть, Кендэл. Доедай свои хлопья, пора выходить в школу.
Я рада была оказаться в школе. Так казалось, что все как всегда. Мне не хотелось говорить о маме с Харприт. К счастью, у нас был урок полового воспитания и весь день мы ни о чем другом не говорили. Нам показывали фильм, где целая семья была без одежды, совсем голая. Весь класс хихикал, особенно из-за отца. Учительница разволновалась и сказала, что ее разочаровывает наше незрелое поведение. В человеческом теле нет ничего смешного, сказала она.
— По-моему, они ужасно смешные, — шепотом сказала Харприт. — Эта пиписька у отца! Ха! Представляешь, он бы шел в таком виде по улице — какая гадость! И мать не лучше со своими сиськами. Я никогда не видела маму и папу голыми. Однажды я случайно зашла в ванную, когда там был мой брат. Он так на меня наорал!